Выбор

– Уберите, – он вытирал с лица кровь Виктора, – В камеру сучёнка. Да смотрите мне, чтоб не подох. Он мне ещё нужен, – он пнул безжизненное тело комиссара сапогом и покачиваясь пошёл к столу, – Я из него сделаю животное… будет сдавать своих, чтоб мы его не трогали… – повторил начальник свою угрозу, с которой начался пыточный ад для Виктора, засмеялся, подчинённые поддержали.

– А с этой чего делать? – один из подручных смотрел на девушку.

– Прут вынь и в камеру к девкам, – Соликовский оценивающе посмотрел на неё, – Не одевай, пусть попугаются. Хотя… она вообще живая? Или подохла?

– Живая, – полицай дернул за прут и она застонала, отвязал, перетащил жертву на стол.

– Вырежи его, – заржал Соликовский, видя, что подчинённый соображает, как вытащить прут из девушки, – Сиськи ей больше не нужны, как и всё остальное, – тот кивнул, взялся за нож…

Они шли по коридору за полицаем, который волоком тащил за ногу едва живого комиссара. Широкий кровавый след на полу больше никого не смущал. Полицай был пьян, в коридоре довольно темно и он перепутал камеры. Вместо той, в которой все эти дни сидел Виктор, он открыл дверь через одну от нужной. Закинул туда комиссара, запер камеру и довольный, что быстро справился с заданием пошёл спать. Ночь пыток для юноши, наконец-то, закончилась…

– Посмотри, кто это? – один из парней наклонился над Виктором, – Ну?

– Не понять, лицо сильно разбито.

– Но это он орал всю ночь. Спроси, кого из наших забирали.

Другой юноша, лежавший у стены, стал тихо стучать морзянкой в соседнюю камеру. Через мгновение ему ответили.

– Кто?

– Не знаю, Вань, – ответил тот, кто стучал, – Они все на месте.

Они перетащили Виктора к стене, не зная кто он, прикрыли искалеченное тело. Решили, что узнают его имя, когда очнётся. Он пришёл в себя, когда солнце было уже высоко. Земнухов тут же подполз к нему.

– Как тебя зовут? – он осторожно тронул комиссара за плечо, – Ты так избит, что не узнать. Кто ты?

– Виктор… – он сказал это так тихо, что Иван едва разобрал.

– Витя?!.. Третьякевич?..

– Да…

– Ребята! Это наш комиссар!

– Так это тебя всю ночь Соликовский рвал?!.. – парни тут же все оказались рядом, он слабо кивнул, сил говорить не было.

– Вот же сволочь!.. Ещё говорил нам, что ты не выдержал, сдал нас… Да, кто бы в это поверил?.. Ага! Не выдержал, как же!.. Посмотри на него! Разве так выглядят стукачи?.. Тише, а то они опомнятся и заберут его, – это уже голос Ивана.

Виктор впервые за последние дни позволил сознанию уплыть не от боли, а от того, что рядом были те, кому он доверял, кто позаботится о нём, насколько это возможно…

– Вань, ты видел? – один из парней сел рядом с Иваном, – Что же они с ним делали?.. – голос говорившего дрогнул.

– Думаю, много чего, – Иван, прикрыл раны на груди друга, – Как он ещё жив… его вместе с нами забрали, со мной и Улей, а отпустили только под утро. Всю ночь терзали его… Сволочи!.. – он ударил кулаком более целой руки в стену.

– Ну, когда тебя вчера принесли, ты немногим лучше него выглядел, – парень вздохнул, – Нас либо расстреляют, либо запытают до смерти…

Оба замолчали. Они так и сидели рядом с Виктором, когда по коридору уже привычно понеслось: «Третьякевича!» Потом забегались полицаи. В камере пленника не было. Сбежал? Соликовский смутно помнил, что делал с ним ночью, да и до этой ночи тоже, и решил, что сбежать мальчишка точно не мог. Велел искать.

– Встать, собаки! – дверь распахнулась, на пороге остановился один из полицаев.

Никто из парней, конечно, не пошевелился. Тогда в камеру вошли двое, начали по очереди дергать пленников, заглядывать в лица. Вскоре добрались до, лежавшего у стены, Виктора. Бесчувственного юношу взяли за руки и потащили из камеры.

– Вот и какого ты его в общую сунул? – Соликовский и его вчерашний конвоир стояли над Виктором.

– Прости, Александрыч… попутал… – оправдывался тот, виновато потупясь, будто девушка.

– Идиот! – начальник ударил его, – Изыди! Чтоб я тебя больше не видел, – провинившийся полицай поспешил унести ноги, – Воды принесите, – приказал Соликовский, ткнул Виктора сапогом. Тот застонал, но не очнулся, – Надо расколоть его сегодня, иначе господа офицеры им займутся. Нам тогда хлебные места больше не светят.

Что именно он имел ввиду, то, что их попрут из полиции или, что немцы не возьмут их с собой, в великую Германию, Светозар не понял. Ясно было лишь одно, комиссара притащили сюда, чтобы снова пытать. И хотя, тело юноши и без того было сплошной раной, его привели в чувство и разложили на лавке лицом вверх, как велел начальник.

Через час у комиссара были переломаны пальцы, вырваны почти все ногти и Соликовский снова избил его своей любимой плетью с металлическим жалом, но ничего кроме «Я комиссар!» от хрипящего пленника не добился.

– Вот же… – начальник грязно выругался, последний раз ударил, уже бесчувственного, Виктора и вышел из пыточной.