Выбор

Вопреки обычному, никто не пришёл, чтобы отвязать его и оттащить в камеру. Виктор так и лежал, привязанный к лавке, когда примерно через полчаса Соликовский вернулся. Вместе с ним пришли двое немцев. Они притащили внушительного вида прибор и деловито начали присоединять к рукам и ногам Виктора какие-то зажимы с проводами. Пленника окатили водой, приводя в чувство и в пыточную зашли два офицера в гестаповской форме.

– Это и есть комиссар? – один из них смотрел на юношу, привязанного к лавке, с явным удивлением на лице.

– Он, – подтвердил Соликовский, – Щенок упрямый.

– Сколько он лет?

– Двадцать четвертого года он, господин офицер, – ответил следователь, вошедший следом за немцами, – Восемнадцать, – тут же подсказал, видя, что немец считает.

– Это есть очень странный. Он так молод. Вы пытать его, он молчать.

– Не, он не молчит, герр офицер, – Соликовский стоял, чуть склонившись перед начальством, – Он орёт, как резаный. А сказал пока только одно, – немец вопросительно посмотрел на него и начальник полиции озвучил то единственное, что смог вырвать из юноши, – «Я комиссар!»

– И всё?

– Да, больше ничего не говорит, сучёнок.

– Ничего. Он заговорить, – немец усмехнулся, подошёл к Виктору, – Ты должен сказать нам фамилии подполье Ворошиловград. Явки. Пароли. Говори, – комиссар молча смотрел на него, – Ты понимайт меня? Говори, – результат был тот же и немец кивнул второму гестаповцу.

Эти господа, как и полицаи, отлично знали, что пытки на основе половых признаков пытаемых, самые болезненные и эффективные, поэтому гестаповец подошёл к лавке, на которой лежал связанный юноша и подцепил ещё один зажим ему между ног. Потом вернулся к прибору, повернул какую-то ручку и тело Виктора выгнуло дугой от удара током.

Следующие несколько часов его пытали током разной силы и в разных вариациях. То разряд проходил только через руки или через ноги, то только жалил между ног, сводя с ума, заставляя его сильно поднимать бёдра и кричать так, что, казалось упадут стены. Потом убрали зажим из паха и немец, взяв что-то тонкое, тоже подсоединённое к прибору, подошёл к пленнику. Чуть коснулся его живота, резко впиваясь разрядом в тело. Виктор снова орал и выгибался, пока немец не отвёл руку с орудием пытки. Дал ему перевести дыхание и продолжил касаться тела юноши в разных местах, неизменно задавая свои вопросы. Не получая ответа, переходил к следующей точке.

Немец вел свое электрическое оружие по кругу, всегда заканчивая между ног. От этого прикосновения Виктор почти сразу терял сознание, его отливали, приводя в чувство, снова мучили. Наконец, решили испробовать последний, самый сильный вариант воздействия. Все пять зажимов одели на место. Немец принес ещё одну, такую же тонкую и длинную штуку, как та, которой его уже пытали. Первую сунули ему между бёдер, подняв максимально высоко к паху. Вторую гестаповец положил ему на грудь, прижал к ранам.

– Говори, – потребовал немец.

Виктор промолчал, мысленно прощаясь с теми, кого любил. Он понимал, что сейчас его просто сварят током. Отчасти он даже надеялся, что не переживёт эту, последнюю, пытку. Если ток его убьёт, всё, наконец, закончится…

– Ну? – он не ответил и немец повернул тумблер на приборе, выставляя максимальную силу тока.

Вопль Виктора довольно быстро перешёл в хрипение, изо рта снова пошла пена, тело выгнулось и вибрировало под мучительным ударом. Через мгновение свет погас перед глазами, Виктор снова был без сознания.

Однако, надеждам на прекращение пыток не суждено было сбыться. Немцы отлично умели рассчитывать воздействие, чтобы не убить пытаемого. Он был в глубоком обмороке, но жив. После этого гестаповцы отсоединили от него свой прибор и оставили в покое.

Когда они, наконец, ни с чем ушли, вошли двое полицаев. Его отвязали, взяли за ноги и волоком потянули в камеру. В ту же, куда его по ошибке ночью закинул пьяный конвоир. Соликовский решил, что уже не важно, умирает комиссар в камере один или в компании таких же смертников, как сам.

Парни осторожно перенесли его к стене, чем-то прикрыли измученного друга. Когда за ним снова пришли, Иван не сдержался, обругал их. Сказал, что они звери и чтоб оставили его, Виктора, в покое. Добился он лишь одного. Его самого утянули на пытку и следующий час Ваня провисел вниз головой под плетьми полицаев.

А Виктора принесли в ту же камеру, где стояла машина для пытки током. Не привязали, просто бросили на пол у стены. Комиссар был в сознании. Он медленно постарался сесть, опираясь на стену и кое-как упираясь в пол правой рукой. Целой она уже не была, Соликовский переломал ему пальцы ещё накануне, но сустав кисти уцелел и рука более-менее его слушалась.

Пришли всё те же двое гестаповцев. Они о чём-то совещались, глядя на искалеченного юношу, а Виктор думал, что фантазия Соликовского и компании всё же ограничивается звериной жестокостью. Эти господа мыслили иначе и их пытки могли оказаться намного страшнее того, что ему уже пришлось испытать.