Выбор воды

– Не бойся. Я его знаю. Это пёс Йенса. Такой же осси, как его хозяин. Живёт на социале. Хотел переселиться в Teepeeland[30], но там с собаками не пускают. А он без пса никуда. И не скажешь, что ещё полгода назад его пускали в «Berghain»[31], – Ральф показал на ворочавшегося в кустах пьяного мужчину в грязных джинсах и футболке с надписью «Antikapitalistische Linke»[32].

Мужчина перевернулся на спину и посмотрел на нас. Встав и подтянув штаны, он задышал перегаром:

– Германию надо спасать!

– От чего? – спросил Ральф.

– От кого!

Йенс огляделся и перешёл на шёпот.

– Дело в том, что мы их не видим. Но они есть.

Он приблизился настолько, что в перегаре, помимо алкоголя, можно было различить ещё и чеснок.

– С другой стороны, эта страна – такая же, как остальные. Я много где был, поездил в своё время. И когда я вернулся – через пятнадцать лет – я ехал из аэропорта в Берлин. За окном было всё то же самое. Такие же деревья. Такое же небо. KaDeWe[33] работает! Я говорил себе: это моя страна, должно быть что-то особенное. Должно что-то происходить внутри, когда ты это видишь. Но ничего особенного не было. Такое же небо. Та же стена. Берлин – это и есть стена. Запад и Восток. Они не могут друг без друга. Один опрос показал, что каждый шестой немец – за восстановление стены. Так вот: когда я вернулся в свой дом, там даже пыли не было. Кто все эти пятнадцать лет вытирал там пыль? Кто, я вас спрашиваю? Мы ничего не можем! Даже скачать долбаный фильм с торрентов – и то нельзя. Прислали штраф почти тысячу евро и написали, что если не заплачу́, то он увеличится. Я пишу им: «Ich erhebe Einspruch!»[34] – но их это не волнует.

Высморкавшись в майку, Йенс продолжил:

– Люди уже поняли: политика ничего не решает. Это просто зона комфорта, и человечество не хочет из неё выходить. Пусть лучше ошибётся какой-то политик – а я буду смотреть на него по ящику и ругать. Что ты ухмыляешься, Ральф?

– И что ты предлагаешь?

– Каждый сам политик. Если каждый будет честен, всё и будет честно. А когда мы сами врём, чего мы хотим от политиков? А я вам скажу: если бы на Карнавале[35] в 99-м, когда в Кёльне был саммит Большой восьмёрки, мы выстояли, – сейчас бы была другая жизнь. Но Всемирный карнавал против капитализма – ещё не кончился, вот увидите.

Не устояв, Йенс рухнул в кусты, обнял пса и прикрылся курткой.

– Завидую собакам, – сказал Ральф. – У них всё правильно. Зря мы отбросили животные инстинкты. Это могло бы нас спасти. Посмотри на пса. Он всегда знает, что делать. Голоден – ищет, что съесть, если хозяин не даёт. Холодно – зовёт хозяина домой или ложится с ним рядом в кустах, греет его и себя. Всё понятно. А мы это утратили. Пойдёшь со мной на нудистский пляж? На озеро Мюггельзее? Там красиво.

Я сняла шляпу, надела её на Ральфа и ушла из парка.

– Куда ты? Tschüss![36]

До Шпре добралась на метро. На набережной Monbijoupark, вдоль которой ёрзали паромы, ощущалась вся усталость Берлина, не знавшего, куда себя деть.

В городе в разы больше мостов, чем в Венеции, – чтобы люди вертели Берлин изо дня в день, ускоряли его, возвращая молодость.

Но Шпре замедлял и без того затихший берлинский июнь. Пока одни танцевали у низких пальм на набережной и целовались, лёжа на траве, другие пили пиво и обсуждали отпуска.

Таскаю в рюкзаке обглоданные кости по всему миру, которые не хочет принимать никакая вода. Скоро этот рюкзак станет неподъёмным.

Ламмерт прав: от меня пахнет мясом.

На паромах по Шпре плыли не люди, а туши людей. Без кожи, красные, они были едва заметны в темноте – и только иногда пугали, когда на них попадал свет. Никто не видел их, и танцы на набережной продолжались.

Когда свет фонаря снова упал на паром, парень с дредами помахал мне в ответ.

Озеро Бохинь Словения, сентябрь 2018

Думала, что к этому моменту я уже обойду половину озера, – но прошла только треть пути.

Юлийские Альпы – как кресла-мешки для тех, кто идёт вокруг Бохиня. Они фотографируют горы, любуются.

Я смотрю только на воду. Только на неё. Идти быстрее. Завершить ритуал. Но горы движутся ко мне. Растут всё выше и выше. Выпить атаракс. Вернуться? Но тогда я никогда с этим не покончу. Я должна сделать это сегодня.

Чтобы отвлечься, называю всё, что вижу. Дерево. Камень. Озеро. Палка. Птица. Лодка. Небо. Облако. Гора. Дерево. Утка. Дерево. Тропа. Гора. Указатель. Небо. Озеро. Дерево. Мужчина. Лодка. Птица. Птица. Птица. Озеро. Женщина. Небо.

Мои руки дрожат. Сажусь на деревянный мосток и начинаю делать дыхательные упражнения, чтобы успокоиться. Открываю глаза на шум – справа суетится завёрнутый в простыню толстый старик. Он приземляется рядом со мной, свесив ноги в воду. Сначала просто открывает рот, потом появляются звуки.

– Улдарчи шаян стоове келами ста бодево ало-ало! Эсмл рау керокро вафчо лоролоро нетиа индо трае! Воуб леоу невле агора туду кеа керокро стаме уве ау-ау ерна яжув!

– Что?

– Шаян рау крокро невле воуб трае!

– Не понимаю.

Я снова закрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов.