Выбор воды

А я – здесь, смотрю на сваи. Скоро азбука Морзе между нами прекратится, сменится внутриквартирным швырянием. Мы будем смотреть не на лес, а на дом. Человеческий лес квартир. Одни окна гаснут, другие загораются, в третьих – темно пятый день.

Лес позади дома неизбежен. Лес никуда не делся, просто перед ним встал дом. Если мы не видим лес, это ещё не значит, что его нет. Это даже хорошо, что скоро его не будет видно. Люди о нём забудут, и он хотя бы наполовину будет моим.

Скорее бы дом достроили, жильцы легли бы спать, – и я бы наконец расслышала ту считалку. Или скорее бы вырасти, чтобы я могла ходить в лес, куда меня не пускают, одна.

Говорят, за лесом – Волга, но её я видела только в деревне, а здесь, в городе, – ещё нет.

Неведомый алфавит растёт. Колотящийся, быстрый и непонятный. Когда на него попадает солнце, буквы отбрасывают тени, и их в алфавите уже вдвое больше. У нас есть гласные и согласные, у них – световые и теневые. Они будут говорить светом и тенью, зажигать и гасить свет.

Однажды утром я разворачиваюсь к сваям передом, к дому – задом, и обнаруживаю, что ле́са больше не видно. Теперь напротив – девятиэтажка. Азбука Морзе прекратилась, её сменил человечий клёкот.

Теперь смотреть не на лес, а в окна. Шахматная доска коричневых и белых квадратов. Жильцы говорят друг с другом, вешают бельё на балконах, хлопают дверьми подъезда.

Что, если леса за домом больше нет? Надо убедиться, что лес существует. Что он на месте. Но я не слышу леса, не слышу считалку…

Если быстро сбегать за дом и проверить, можно вернуться во двор до того, как из окна позовут обедать. Нужно только бежать быстрее и не останавливаться, даже если задыхаешься. Я вспотела, в боку колет, но дышать ещё можно. Через минуту стало нельзя, приходится остановиться.

Новый дом по-прежнему впереди, а мой – позади. Отдышаться – и бежать дальше, не останавливаться. Уже приближаюсь к правой стороне дома.

– Кира! Обедать! Кира!

Осталось только обогнуть дом справа – и я узна́ю, на месте ли лес.

– Кира!

Не оглядываться и не останавливаться.

– Кира, домой!

Бежать.

– Кира! Быстро домой!

И не останавливаться.

Падаю, задыхаюсь и смотрю на деревья. Вот он – лес. На месте.

Вблизи он ещё выше. Ещё неведомее.

За каждым домом должен стоять лес. За каждым.

Я встаю и иду к нему. Лес растёт на глазах, скоро достанет до неба. Куда тогда деревья будут расти дальше?

Не знаю, где у леса вход, и есть ли вообще у леса вход. Иду наугад.

Когда я подхожу ближе, поднимается ветер – деревья шевелятся. Зовут они меня или прогоняют – мне не страшно. Я хочу быстрее войти в лес и найти того, кто поёт ту считалку.

– Кира, вот ты где! Кто тебе разрешил уходить со двора?

Меня ведут за руку. Подальше от леса. К лесу задом, к дому – передом. Обедать.

На столе остывают щи со сметаной, а я смотрю в окно на новую девятиэтажку. Из леса снова ползёт считалка, но дальше начала расслышать я так и не могу:

мы все идём в одном лесу
за нами волк
а мы к ручью
спроси у бабушки зачем
ему всегда идти за нами
живя огромными зубами…

Озеро Бохинь Словения, сентябрь 2018

К середине пути озеро уже не кажется таким большим. Ещё немного – и я смогу завершить этот ритуал.

Я останавливаюсь поесть в деревне Уканц[39] на западной стороне Бохиня. Меж гор – белые дома с деревянными резными балконами, миниатюрные триглавы, посеянные у озера. Правая рука двускатной крыши прячет стену. Камень и дерево делают человека неуязвимым перед дождём, снегом и ветром.

На веранде гостилни[40] за толстыми деревянными столами – никого. Хочу суп. День прожит зря, если не ел суп. За соседний стол садится рыжий мужчина. Сделав заказ, он пересаживается так, чтобы видеть меня, не поворачивая шеи, и роется в смартфоне.

можешь хотя бы сказать,

в какой ты одежде, Эверетт?

На мне нет одежды.

голый идёшь?

Рыжий смотрит на меня и улыбается.

Что плохого в наготе?

Каким родился, таким и остался.

скажи хотя бы, сколько тебе лет.

Столько же, сколько тебе.

но я не называла свой возраст

Тебе тридцать шесть.

Рыжий суёт в рот зубочистку и снова на меня смотрит.

Откуда Эверетт знает мой возраст? Хотя это проще, чем заиметь чужое детское фото.

Не нравится мне этот рыжий.

Заказываю йота юху – фасолевый суп. В нём плавает сало. Приходится вынимать его, игнорируя недоумение хозяина гостилни – двухметрового парня лет тридцати в длинных шортах и растянутой майке. Поговорив с официанткой, тот садится за стол и берётся за жареные сардины, вынимая изо рта каждую мелкую кость. Его тарелка походит на сортировочную базу, в одном углу которой лежат рыбьи кости поменьше, в другом – побольше. Между двумя кучами он складывает рыбьи головы. Свой телефон не трогает. Значит, не Эверетт; он мне уже в каждом встречном мерещится.