– Значит, это место хочет тебе что-то сказать. Со мной такое бывало. Место не отпускает, пока ты не возьмёшь то, за чем пришёл. Ты думаешь: какого хрена? – а потом грёбаный паззл складывается, и ты вдруг понимаешь, зачем это дерьмо было нужно.
– Я пришла не брать, а отдать.
– Не берёт?
– Нет.
– Что у тебя там?
– Где?
– В рюкзаке?
– Ничего.
– Тяжёлое, видимо, это «ничего», если ты вся согнулась.
– Бутылки с водой.
– Литоральные животные могут пить из озера. Вся эта живность, которая обитает на литоралях. Это такие зоны между линией отлива и прилива. Или – если брать, например, это озеро, – зона между нижним и верхним пределами колебаний уровня воды. Литоральные существа приспособлены какое-то время находиться без воды, чтобы пережить отлив – и не сдохнуть. Кто в норы ныкается, кто в водоросли или под камни. Так и шатаемся вокруг воды, как эти литоральные твари.
– Изучаешь отмели?
– Биолог-самоучка; начитался – отец книги дарил. На школьные каникулы мы часто уезжали к морю. Там наш караван стоял. Скалы, море, пустой длинный берег. Мы с сестрой пускали воздушных змеев. Лишь бы не слышать, как родители пьют и ругаются. Потом мать ушла к другому, а мы с отцом остались жить в этом караване. Когда я выходил на берег – успокаивался. Но стоило вернуться в караван, как я вспоминал всё, что происходит, и снова убегал к морю. Однажды я бродил по берегу и наткнулся на гигантского мёртвого кита. Не кита – китёнка. Он уже наполовину был под песком. Отец тогда долго не мог меня найти. Я просидел в обнимку с этим китом всю ночь, замёрз, а утром отец обнаружил меня там с температурой. Никогда его таким не видел. Он взял меня на руки и повёз в больницу. Помню, мы ехали на его пикапе вдоль моря – и я смотрел, как берег удаляется. Становится невидимым. Сначала за травой. Потом за домами. Я тогда думал: как жить без этого кита, без моря? Без берега. Без воздушного змея. Огромная такая птица, которую я назвал Крикуном. Правда, никто, кроме меня, не слышал, как он кричит. Тогда я первый раз увидел, как отец плачет. Даже когда мать ушла, он не рыдал. Я сказал ему: всё будет хорошо. Неделю провалялся в больнице, отец забрал меня домой. Как-то я встал пораньше и пошёл на берег, чтобы запустить Крикуна, пока все спали. Ветер был хороший. Но не мог найти змея. Пошёл без него. А на берегу заметил, как отец носится с моим Крикуном у воды. Кричал как сумасшедший. Он не хотел, чтобы его видели, – и я ушёл домой.
– Больше не запускаешь змея?
Подняв волосы на задней стороне шеи, Джейкоб показывает татуировку в виде Крикуна. Воздушный змей летит свободно, его никто не видит.
– Почему именно ёж? Не собака, не кот?
– Сам пришёл ко мне. Так что это надо у Токи спросить, почему именно я. Мы с ним уже стран пятнадцать объездили. Хренову тучу городов. Он пришёл как раз тогда, когда я себе места не находил. Честно говоря, не знаю, что бы было, если бы не Токи.
Заметив, что я смотрю на шрамы на руке, Джейкоб надевает рубашку.
– Армейские. Косово, Ирак. Тогда пришлось оперировать это дерьмо.
Джейкоб направляется к озеру, но возвращается и тушит сигарету о стул.
– Не думай, что я согласен с этими войнами. С детства хотел быть солдатом. Но я не знал, что такое солдат. Тогда в башку чего только не пихали. Я жил в таком месте, что загремел бы за решётку, не отправься я в армию. Здесь недалеко – воинское кладбище периода Первой мировой. Почти триста могил. Там русские военнопленные тоже есть. Часто туда хожу. Странное соседство. Такое спокойное озеро – и это кладбище. Там понимаешь, что такое солдат. Иногда ночью оно накатывает. Токи спасает. Шебуршится в углу – и уже хорошо. Оно постоянно внутри. Никуда не делось. Война идёт до сих пор. Она лишает человека дома. А ты возвращаешься в свой дом – и у тебя всё в порядке. Со мной служил друг. После возвращения у него стали появляться шрамы. Один раз он костёр разводил, обжёгся. В другой раз – ножом задел, когда верёвку хотел разрезать. Ещё раз – на крюк в темноте напоролся в гараже. Все – на одной руке. На той же, где у него настоящий шрам. Ему психотерапевт объяснял, там какая-то хреново сложная схема… Кажется, случайно обжёгся, поранился ножом, – но это не случайно.
– Тоже себя наказываешь? Завёл автодом, чтобы не иметь настоящего дома.
– А ты за что себя наказываешь? Слишком легко жила, раз таскаешь за спиной такие тяжести?
– Долго ещё здесь будешь стоять?
– Через месяц снова на борт. У меня так: три месяца в море – я матрос, за рыбой мотаемся, полгода – в автодоме. Бабки заработал – бабки потратил.
– Женщин матросами берут? Всегда мечтала о своём фургоне.
– Женщин у нас нет. Слушай, бери автодом через месяц. Хочешь?
– Ты же меня совсем не знаешь?
– Ты хороший человек, я вижу.
– Совсем нет.
– Я серьёзно: бери автодом на два месяца. Бесплатно. Не думай даже. Он всё равно простаивает на парковке в порту, пока я в море.
– Не могу.
– Почему?
– Вдруг мне понравится?
– И?
– А ты вернёшься и заберёшь его.
– Поедем вместе, не вопрос.
– Куда?
– Куда захочешь.
– Мы были бы лучшими попутчиками несбывшегося путешествия.