Читаем Выбор воды полностью

Когда настаёт время уезжать, всё это набрасывается на тебя, разом хватает за ноги, за горло, – и если от человеческого взгляда и объятий ещё можно увернуться, то с этой лавиной не справиться. Вернёшься сюда снова, чтобы опять утешиться тем самым запахом засохшего на солнце птичьего дерьма и той самой темнотой, знакомо валящей из того же распахнутого окна. И только к одному не можешь привыкнуть – к своему новому лицу, которое вдруг мельком не узнаёшь в зеркале отельного фойе или туалета кабака на узкой улице, куда из центра никто не сворачивает.

…Утром я выползла из ракушки и двинулась к воде. Нужно идти быстрее, чтобы не замёрзнуть. Те, кого встречаешь на берегу, идут медленно. Своим шустрым шагом я нарушаю некий местный улиточный закон.

Здесь берег Рюгена идёт прямо, и я подчиняюсь его геометрии. Чайки роются в водорослях, стоя в воде, и улетают, как только я приближаюсь. Всегда хотелось обойти остров по периметру, но в этот приезд я не могла остаться дольше двух дней. Поняла бы я, что иду по периметру острова, если бы меня попросили угадать, материк это или остров? Но материк – и есть гигантский остров. А мысль об острове способна превратить в остров даже материк.

Я вернулась в отель, собрала чемодан.

Свет на набережной Бинца был – электрический, разворованный уличным холодом.

Рассвет делает всё синим. Бегущего по берегу мужчину. Обогнавшую его чайку. Деревья.

Будет ли здесь снег, который займёт тротуар? Выпадет снег или нет? Местный кабак уже прибил к двери «Закрыто на зиму».

Когда идёшь к вокзалу с чемоданом на колёсах, чувствуешь себя наглым будильником, который колотит постояльцев отелей. Но в межсезонье гостей в белых замках нет – и можно ускорить шаг: море всё равно шумит громче. Чемодан громко стучал, запинаясь о тротуарные швы. Грохот набирал ярость, хотя звук успокаивал: в нём было что-то от пульсации воды.

Я остановилась, но чемодан продолжил орать. Позади, метрах в пятидесяти, – тот самый мужчина в белой куртке. Он катил чёрный чемодан, умещающийся в ручную кладь, и смотрел на море.

Остаток пути до вокзала наши чемоданы переговариваются. Чёрный голос звучит низко и равномерно, мой – синий – высоко и прерывисто. Распевшись, они сливаются в один чемоданный голос, каким задают вопросы администраторам в отелях, бариста в едальнях чужих городов и продавцам в дьюти-фри.

Когда мы дошли до станции, уже рассвело, но фонари ещё горели.

Из окна поезда видно, как поднимается солнце.

Как поезд отъезжает от острова, а не от материка.

Озеро Бохинь

Словения, сентябрь 2018

Я попрощалась с Алешем, с Йоже и вернулась к воде. Озеро уже забыло меня – и теперь присматривается заново боковым зрением.

Низкие белые облака не двигаются и наполняют пространство между гор. Справа – кемпинг «Златорог». Автодома – огромные насекомые – заснули у воды, распустив крылья, под которыми пассажиры могут прятаться от солнца.

Идти и не сворачивать – тогда скоро всё закончится.

Быстрее, ещё быстрее, – но спотыкаюсь обо что-то мягкое.

– Осторожнее!

Высокий бородатый мужчина с лохматыми волосами подаёт мне руку.

– Прости, он всегда лезет под ноги.

Джейкоб – так он представился – снимает майку и заворачивает в неё ежа.

– Его зовут Токи.

Так вот про какого британца рассказывал Алеш. В больших руках Джейкоба, покрытых татуировками, крошечный ёж неуместен. Одно неосторожное движение – и Джейкоб его раздавит.

– Я здесь живу, в автодоме.

– Живёшь?

– Три месяца уже. Мне здесь нравится. Природа, вода – что ещё нужно? Тихо. На башку ничего не давит. Иногда я на весь день ухожу в лес и молчу с утра до вечера.

Джейкоб зовёт на кофе, и мы идём к белому кастенвагену. На его белой спине шевелится большая татуировка в виде ботинок. Двигаясь на коже, рисунок – медленный монохромный мультфильм – запускает ботинки в поход по невидимой дороге.

На двери автодома – красная табличка «Не беспокоить»; видимо, взята в каком-то отеле. Внутри фургона чисто, пахнет яблоками и чем-то неприятным – кажется, сухим ежиным кормом, который здесь и в миске, и возле миски, и в упаковке на откидном столе. Достав джезву и банку с молотым кофе, Джейкоб разворачивает для меня складной стул и возвращается внутрь автодома. Второй стул, который он выносит для себя, не раскладывается, пока Джейкоб не замечает, что ножки скреплены застёжкой.

– Давно кофе не бодяжил. Подсел на take away, а зря. Это греческий. Брал на Крите – и с тех пор ни разу не открыл.

– Давно так ездишь?

– Лет девять. В Словении – пятый раз. Хорошая страна для жизни.

Положив ежа в автодом, Джейкоб закрывает дверь и варит кофе на маленькой газовой горелке у фургона.

– Если надо переночевать, можешь остаться у меня. Я посплю на крыше.

– Нет, мне надо идти дальше.

– Иногда не плохо остановиться.

– Нужно закончить одно дело.

– Какое?

– Обойти это озеро.

– Зачем?

– Надо.

– Я обошёл его раз пять.

– Не спойлери. Меня постоянно что-то останавливает. Тут идти всего несколько часов, а я застряла уже на три дня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Жюстина
Жюстина

«Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.» Маркиз де Сад«Кстати, ни одной книге не суждено вызвать более живого любопытства. Ни в одной другой интерес – эта капризная пружина, которой столь трудно управлять в произведении подобного сорта, – не поддерживается настолько мастерски; ни в одной другой движения души и сердца распутников не разработаны с таким умением, а безумства их воображения не описаны с такой силой. Исходя из этого, нет ли оснований полагать, что "Жюстина" адресована самым далеким нашим потомкам? Может быть, и сама добродетель, пусть и вздрогнув от ужаса, позабудет про свои слезы из гордости оттого, что во Франции появилось столь пикантное произведение». Из предисловия издателя «Жюстины» (Париж, 1880 г.)«Маркиз де Сад, до конца испивший чащу эгоизма, несправедливости и ничтожества, настаивает на истине своих переживаний. Высшая ценность его свидетельств в том, что они лишают нас душевного равновесия. Сад заставляет нас внимательно пересмотреть основную проблему нашего времени: правду об отношении человека к человеку».Симона де Бовуар

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад , Лоренс Джордж Даррелл , Маркиз де Сад , Сад Маркиз де

Эротическая литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Прочие любовные романы / Романы / Эро литература
Былое — это сон
Былое — это сон

Роман современного норвежского писателя посвящен теме борьбы с фашизмом и предательством, с властью денег в буржуазном обществе.Роман «Былое — это сон» был опубликован впервые в 1944 году в Швеции, куда Сандемусе вынужден был бежать из оккупированной фашистами Норвегии. На норвежском языке он появился только в 1946 году.Роман представляет собой путевые и дневниковые записи героя — Джона Торсона, сделанные им в Норвегии и позже в его доме в Сан-Франциско. В качестве образца для своих записок Джон Торсон взял «Поэзию и правду» Гёте, считая, что подобная форма мемуаров, когда действительность перемежается с вымыслом, лучше всего позволит ему рассказать о своей жизни и объяснить ее. Эти записки — их можно было бы назвать и оправдательной речью — он адресует сыну, которого оставил в Норвегии и которого никогда не видал.

Аксель Сандемусе

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза