Прошло какое-то время, и Жариков простил себе загубленный диспут. Стал подумывать о новом мероприятии морально-этического плана, да таком, чтобы получилось живо, красиво, со звоном! Но когда он заговорил с активистами, с рядовыми комсомольцами о намечаемом тематическом литературном вечере, о возможной встрече с прозаиками и поэтами, его планы особого восторга у людей не вызвали.
«У некоторых товарищей воображение весьма ограничено, просто зуб неймет…» — подумал Жариков. А вот же не пришла ему в голову мысль о том, что он сам заронил в души людей сомнения, что они не могут забыть и не могут простить того халтурного провала своему комсомольскому секретарю.
Другому, может быть, простили бы, ему — нет.
Такому, как, например, коллега из соседней авиачасти, наверняка «списали» бы промашку. Тот работает, по его собственному признанию, без рывков и каких-то там выдумок. Он и ему, Жарикову, советовал умерить пыл, по-приятельски нашептывал, что со временем страсть пройдет, ибо нет такого Сивки, которого бы не укатали крутые горки. Встречались они с тем товарищем в политотделе на сборах. Он в комсомольском комитете «просидел» уже пять лет, за это время сделался уравновешенным, опытным и слегка лысеньким.
Замысел секретаря о новом «звонком» мероприятии морально-этического плана горячего отклика в комсомольском коллективе не получил. Вскоре охладел к нему и сам Жариков. Тем более, что приближалась итоговая проверка, и надо было как можно больше заниматься вопросами соревнования, внедрения передового опыта, технической пропаганды.
Повседневные, будничные дела захлестывали по горло, требовали уйму времени. И некоторые мероприятия комсомольской работы Жариков проводил без какой-либо подготовки. И получалось неплохо — ведь он же умел бить по цели навскидку! Неудача, а вернее сказать, новый провал, подстерег его нежданно-негаданно, можно сказать, на гладком месте. Жарикову пришла в голову мысль о новом почине. Покрутил ее так и эдак, придумал формулу-лозунг, чтобы зазвучало, людей вдохновило.
— Эврика! — воскликнул, вырываясь из кабинета, в котором уже успел застояться табачный дух.
С членами комитета советоваться было некогда, секретаря парткома он просто не нашел — уехал куда майор, что ли?
Следовало ковать железо, пока горячо! Доброе дело с утра нужно начинать!
Жариков вскочил в кабину попутного топливозаправщика и поехал на аэродром. В полетах как раз выдалась пауза, механики и молодые техники, в большинстве своем комсомольцы, толпились в тылу стоянки самолетов. Жариков с ходу, будто бросаясь в атаку, выкрикнул формулу-лозунг, проверяя на слух — никакого впечатления в толпе. Жариков страстно заговорил о возможностях нового почина, о необходимости подхватить его, дать ему широкие крылья,— люди слушали молча и почему-то не вдохновлялись. Кто-то пустил колкую шутку. По лицам передних проскользнула сдержанная усмешка. Через минуту в толпе послышался запоздалый громкий хохоток, и тогда уж все стали смеяться: вишь, какой фитиль длинный — только сейчас до человека дошло!
Ничего не оставалось Жарикову, как перестроиться на их тон — о почине говорить больше не стоило, не воспринимался он сейчас. «Все-таки не с того конца я начал,— подумал Дмитрий, будучи уверенным в своем замысле.— Надо было, как всегда, через секретарей эскадрильных организаций действовать: разъяснить, обязать — они бы, в свою очередь, мобилизовали массу. Ибо, если сверху указание поступает, его надо выполнять, никуда не денешься».
Вечером он собрал секретарей, дал указание о работе по поддержке нового почина. Однако провозглашенная им формула-лозунг и на них не произвела впечатление. Задетый за живое, Жариков бросил упрек:
— Насколько же инертными стали вы, товарищи!
Секретарь комсомольской организации второй эскадрильи, лейтенант, ответил на это резкостью:
— Мы инертностью страдаем, ты — заскоками.
Жариков рывком повернулся к нему, ожег светлыми с прозеленью глазами:
— А что это так разухабисто?
Лейтенант не спасовал:
— А потому что почин твой мертворожденный. Ты его выдумал, сидя тут в кабинете, и хотел людям навязать, а оно и не вышло…
— Поработаем — выйдет! — прервал его Жариков сердитым окриком.
— Так если б знать, над чем работать,— не унимался лейтенант. И продолжал глуховатым голосом: — А то иной начальник думает, что коллективу можно навязать любую досужую выдумку под крикливым лозунгом. Настоящий почин должен рождаться там, где работа идет, а не там, где начальство заседает.
— Я не начальник! — вскричал Жариков, теряя самообладание. А лейтенант ему, не жалеючи:
— И хорошо, что не начальник, а то наломал бы дров, будь у тебя власть в руках…
Их почти растащили. Продолжать совещание в такой накаленной атмосфере не было смысла. Секретари ушли, Жариков остался. Что-то писал, вырывал из блокнота листки, комкая их с ожесточением, опять писал. Сигареты зажигал одну за другой.