Выборная должность

Жариков мысленно представил себе солдата с университетским значком, который через несколько минут войдет сюда. Помнится, выступал на диспуте — высокий, спортивного вида солдат, которого Ваня Концевой тогда демагогом назвал. Это он и был — Онищук. И действительно, рассуждал он как-то не по-нашему: «…О современной армии нельзя создать хорошего фильма», «Если там два солдата, находясь в увольнении, помогали пожар потушить, то это ж, простите, деталь, бытовщина…» Ложные, глупые, но поди ж ты, въедливые фразы — Жарикову они запомнились почти дословно. Вот так и другим, наверное.

Дмитрий почувствовал горячую краску стыда на своих щеках. Ребята тогда возмущались, но отповеди дать не сумели. Потому что не подготовились, потому что он, Жариков, безответственно отнесся к мероприятию. Схалтурил! И тем самым нанес ущерб делу воспитания людей. Причем, в прямой связи! Если бы тогда взяли хорошенько в оборот Оншцука, кто знает, возможно, он повел бы себя по-иному, оказавшись в одной машине с преступником. Ведь здоровенный же парень, мог бы силой принудить владельца машины остановиться…

Скосив глаза, Дмитрий несмело взглянул на командира полка. Тот склонился над столом, поправляя затиснутые под плексигласовую накладку разные выписки и графики. И, казалось, все внимание его было сосредоточено только на тех бумажках. Н-да… Хоть и вспылил полковник, но ругнул-то за дело. Только вот все доброе зачеркивать не годилось бы начальству. А то из-за одного ЧП сразу на тебе: «Работаете плохо!» Другие, что ли, не отвечают за воспитание — один комсомол?

Чувство вины постепенно глохло в размышлениях Дмитрия, уступая место чувству обиды. Почему он должен выслушивать нотации, да еще в такой грубой форме? Ишь как сразу круто: «Наказать, снять с должности». И уж совсем забыв о собственной вине, Дмитрий с обидой, с уязвленным самолюбием обдумывал и повторял мысленно слова, которые очень хотелось бы ему вот здесь, вот сейчас высказать вслух:

«Взыскание наложить можете — ваше право. А вот с работы снять… Это того, перегнули! Потому что не вы меня назначали, у меня выборная должность».

ХІІ

Эскадрильи поочередно перелетали на полевой аэродром и там работали с грунта. Когда ушла родная первая, Жариков тоже отправился вслед за ней на транспортном самолете, перевозившем техников.

Ирме о командировке ни слова не сказал. Потому что «транспортник ведь неожиданно вылетел…», оправдывался Дмитрий перед самим собой. Но, наверняка, не предупредил бы он Ирму, если бы знал о вылете и за сутки — отношения в последнее время сложились такие, что нежные прощанья вроде как ни к чему.

А на полевом аэродроме пришлось «куковать» целых две недели, потому что застали там проливные дожди, размывшие вдоль и поперек грунтовую площадку.

Вернувшись, наконец, в гарнизон, Дмитрии устало и не спеша брел домой. Приготовился выслушать упреки. Но квартира встретила его нежилым безмолвием. И хотя теперь от Ирмы можно было всякого ожидать, ему стало страшно. Включив свет, увидел на столе записку. Бросился к ней стремительно, схватил обеими руками, словно белый, сложенный вчетверо листок был птицей и мог улететь. В записке всего одна строчка:

«Уехала с Таней к родителям. И.»

Насовсем, что ли уехала? Не написала. Дмитрий, не ужиная, лег в постель. Ночью не сомкнул глаз. Лезли на память споры и размолвки, и хотя всякий раз их начинала Ирма, ему теперь казалось, что виноват во многом он сам. Мог бы уделять жене больше внимания, надо было вовлечь ее в комсомольскую работу. Других так ты увлекаешь, «товарищ Жариков», возишься с ними, как с детьми, а для жены, такой же комсомолки, как все, у тебя не нашлось ни доброго слова, ни душевной теплоты.

Где они теперь, два родных милых существа?

Дмитрий не знал, что во время его отсутствия Ирма была у старой квартирной хозяйки, в деревне. Ефимовна встретила ее, как дочь родную. Вдвоем они сидели во дворе на скамеечке, разговаривали обо всем, что на ум приходило. Ирма все посматривала на большое аистово гнездо и, наконец, спросила: как думает Ефимовна, вернется ли аист? «Ах, вот ты о чем…» Ефимовна сразу же поняла, что не о птице спрашивает ее молодая женщина, а о счастье своем, которое с некоторых пор покинуло насиженное гнездо, и ответила: «Не заблудится, прилетит». Безо всякого перехода Ефимовна заговорила о Дмитрии как о человеке хорошем и умном. Ирма делала вид, что не слушает, хотя похвала мужу из уст повидавшей жизнь женщины была ей приятна. Опять она спросила про аиста: каждый ли год прилетает сюда? Ефимовна истово закивала головой: да, да, да, каждый год! Но потом задумалась и вспомнила, что как-то давно аист одно лето пропустил.

Может быть, Ирма, доверившись Ефимовне во всем, сказала, куда собралась ехать и надолго ли. Вполне возможно, что такой разговор был.

Дмитрий не знал про их встречу. Утром с досадой поглядел в зеркало на свое измятое, с прозеленью лицо и пошел в полк.

ХІІІ