Выборная должность

И отец, и мать, и братья — все они наивно думали, что Ирме в большом, теплом доме Илуксте хорошо. А Ирму одолевала тоска зеленая. Она полетела бы в захолустный гарнизон в одном бы платьице, подхвативши Таньку на руки,— пусть он только позовет ее. Он должен сделать шаг к примирению первым. Ирма будет ждать его слова как угодно долго, хоть всю жизнь.

Но ждать всю жизнь не пришлось. Вернувшись однажды с прогулки, Ирма нашла на своем туалетном столике уведомление междугородной телефонной станции. Дмитрий вызывал ее на завтра к восьми вечера.

Ночью Ирма не спала. Днем взяла на себя все хозяйские заботы по дому, чтобы скорее прошло время. На телефонной станции ее заставили прождать почти час. Наконец — приглашение в кабину.

Она услышала голос Дмитрия и, теряя силы, опустилась на стул. То, что он стал говорить дальше, заставило ее расплакаться. Его вызов к телефону, оказывается, не был первым его шагом к миру, чего так ждала Ирма. Он сообщил печальную весть: работа идет из рук вон плохо, его сняли с должности секретаря комсомольского комитета, и опять он — техник самолета, опять — техник самолета. По его мнению, Ирма должна об этом знать. Может быть, она никогда не захочет вернуться к человеку, загремевшему вниз. Хотя он по-прежнему любит ее, одну ее.

Признание в любви Ирма пропустила мимо ушей.

— Но как же могли тебя снять, ведь у тебя выборная должность? — спросила она.

— Как сняли? Очень просто: на собрании комсомольцы проголосовали против — вот и все,— ответил Дмитрий. Ирма молчала, и он пояснил ей: — Конечно, первую скрипку в этой рапсодии сыграло начальство.

— И Нагорный?! —вскрикнула Ирма.

— В том числе и Нагорный твой,— подтвердил Дмитрий с недоброй иронией в голосе.

— Он не мой, а как раз твой,— холодно возразила Ирма.— Давно ли в обнимку ходили?

Дмитрию такое напоминание не понравилось.

— Ну, хватит об этом. Какое будет твое решение, Ирма?

Ему пришлось долго ждать ответа. Телефонистка предупредила о последней минуте разговора. И тогда негромко прозвучало одна Ирмино слово:

— Подумаю.

Их разъединили. Ирма учащенно дышала. В какой-то горячке она поцеловала трижды телефонную трубку и выскочила из кабины.

Светло-синий вечер наплывал на город со стороны моря. Бледно горели редкие огни рекламы, будто вспыхнувшие первые зорьки. Улицы стали, многолюдными, шумно-веселыми. У Ирмы сжалось сердце при мысли, что она должна покинуть всю эту красоту.

Если бы у Дмитрия было все хорошо, она бы действительно еще подумала: ехать к нему или нет. Но у него такие неприятности! Сняли с должности секретаря комитета, послали на прежнее место. «Наверное, теперь все отберут,— рассуждала Ирма.— И квартиру». Ей представилось, как Дмитрий в одиночку переезжает обратно к Ефимовне, таскает мебель и всякую домашнюю утварь. Наверное, бросается при этом шуточками.

Что бы там ни стряслось, Дима виду не подаст, что ему трудно и больно.

Хороший парень Димка Жариков. И совсем не чувство жалости призывает Ирму к нему, даже не супружеский долг. Что-то другое. Дима давно стал для нее другом, с которым порвать невозможно.

Прежде чем идти домой, Ирма купила в городской кассе билет. Ее поезд отходил ранним утром. На сборы оставалось времени всего-то несколько часов.

Ее «подумаю» обдало Дмитрия ледяным дыханием одиночества. Оказывается, во время этой затянувшейся ссоры и разлуки он ни на минуту не представлял своей жизни без жены и дочери. Мысленно он всегда был с ними. А теперь вот до чего дошло… Но, положа руку на сердце, на что лучшее мог рассчитывать ты, товарищ Жариков, сообщая по телефону о своих последних «успехах»?

Еще и еще раз Дмитрий вспомнил, как все это случилось, стараясь осмыслить свои поступки, теперь уже издали, со стороны. Работавшая в части группа офицеров политотдела «накопала» уйму недостатков: отрыв секретаря от массы комсомольцев, формализм и неконкретность в планах, резкое снижение активности низовых организаций, рост нарушений дисциплины со стороны комсомольцев и т. д. и т. п. Что похоже на правду, а что и нет. Тот самый майор из комсомольского отдела, который раньше все расхваливал Жарикова за огонек да выдумку, теперь, наоборот, ругал его за безынициативность. На то она комиссия, чтобы спросить построже. А вот позиция своего, полкового, начальства возмутила Жарикова до крайности. Нагорный, например, и не подумал защитить секретаря, наоборот — стал вскрывать те недостатки в работе, о которых приезжие политработники едва ли догадывались. Командир полка охарактеризовал его как человека поверхностного, зазнавшегося, не принесшего комсомольской организации особой пользы. Даже бросил ему в лицо этакую злую шутку: «Думали мы, Жариков, из тебя комсомольского бога слепить, да не то тесто попалось нам в руки».

А ведь на глазах у них Дмитрий поднимал комсомольскую работу в полку, разжигал активность ребят, кидался очертя голову в любой омут. И что-то было создано, что-то завоевано — этого ж не скроешь!

Почему все забыто?