Выборная должность

Поначалу Дмитрий сетовал только на начальство. Но на комитете и потом на собрании опять ударил гром среди ясного неба. И там ни одна душа не вспомнила о его прошлых заслугах. Говорили только о том, что в последнее время Жариков запустил комсомольскую работу и оторвался от коллектива. Алешка Ивушкин так говорил, Иван Концевой, другие — выступавших было много.

И тогда, на собрании, и нынче, когда все уж осталось позади, Дмитрий не мог понять некоторых простых истин.

До него был секретарь комитета. Человек вялый какой-то, скучный; его почти не видели на аэродроме, он или сидел в кабинете, глубокомысленно склонившись над бумагами, или незаметно «отрывался», шел домой и занимался личными делами. Никакой выдумки, ни малой искорки. А его на два срока подряд избирали секретарем комитета. Приезжал представитель политотдела, веско рекомендовал товарища, и комсомольцы дружно голосовали «за». Парня того не критиковали и не ругали.

Не умел человек работать — с него и спрос короткий.

А он, Жариков, показал настоящую работу. Он взбудоражил людей, увлек своей страстью, в него поверили, его полюбили. И когда он взял да бросил дело, ему этого простить не могли. Посредственная натура может обитать в коллективе никем не замечаемая. Способному организатору покоя не дадут.

Вот почему комсомольцы ругали, не жалея, бывшего секретаря комитета.

Вот почему подполковник Нагорный обошелся с ним так строго. Дело заключалось не в ошибках, которые можно исправить, не в слабости, когда нужна просто помощь старшего, более опытного товарища. Умный мужик, Нагорный видел, что Дмитрий безнадежно потерял высоту, что взлететь вновь на крыльях комсомольской работы он сейчас не сможет, и Николаю Ивановичу стало обидно до боли сердечной, до злости жестокой. На глазах у него молодой политработник терял бойцовские качества.

Командир полка… Что ж, его тоже взяла досада: был в части комсомольский бог, и вдруг не стало комсомольского бога.

Да, всего этого Дмитрий пока не мог осознать да и не хотел. Сердитый на свое начальство, на весь белый свет — за то, что он так неуютно устроен, капитан Жариков держал курс на самолетную стоянку. Был он в технической куртке и яловых сапогах.

Встреча состоялась на более низком организационном уровне, чем проводы. Не подготовили доклада, поленились даже подкатить стремянку, которую можно было бы использовать в качестве трибуны. Во время работы Жариков ловил на себе пристальные взгляды, но вопросов не было. Инженер определил его пока на спарку: она попроще в эксплуатации, чем боевые самолеты, хотя работы вдвое больше — на учебной спарке летают все, кому не лень. Вообще-то инженеру не верилось, что Жариков, побывший почти год на политработе, получивший капитанское звание, опять станет хорошим техником самолета.

В перерыв, когда техники собрались гурьбой в курилке, известный в полку остряк-самоучка сказал:

— Некоторые переходят с белого хлебушка на черный.

Послышался сдержанный смешок.

Жариков не смутился, не покраснел. Он сам рассмеялся громче других, зная, что в авиации на шутки нельзя обижаться, ибо тогда заклюют.

— Белый хлеб скоро приедается,— ответил он остряку в тон.

И ледок сломался. Жарикова начали тормошить, забрасывать насмешками, а он отбивался тем же, потому что никогда за словом в карман не лез. Был своим парнем Димка Жариков и остался таким же, несмотря на то, что капитанские погоны на плечах. Вроде бы и не было его почти годичной отлучки, о ней напоминает разве что его техническая куртка — новенькая, без пятнышка.

Первый день работы на самолетной стоянке пролетел быстро для Жарикова. Возвращаясь домой, он даже не чувствовал усталости. Легко взбежал на четвертый этаж, прыгая через две-три ступеньки — будто ему надо торопиться куда-то, будто впереди у него не долгий скучный вечер, а что-то иное. За дверью, в квартире послышались шаги. Кто там мог быть? Нащупав ключ в кармане, Жариков локтем нечаянно нажал на дверь. Она оказалась незапертой. Сама подалась…

Радостная догадка подтолкнула Жарикова вперед Он ворвался и увидел стоящую посреди комнаты Ирму.

Без слов бросились они друг к друг. Долгим было их объятие.

Только теперь Дмитрий заметил, что Ирма в плаще и в шляпке. Он похолодел весь, может быть, заехала за своими вещами, чтобы навсегда покинуть этот дом? А где Танюша, почему нет дочери?

— Где же Таня?! — закричал Дмитрий.

— Успокойся! поспешила ответить Ирма.— Я оставила ее на время у бабушки.

— Почему ты не разделась?

— Не успела. Я только что приехала.

И тогда Дмитрий забегал, захлопотал, как гостеприимный хозяин. Повесил ее плащ, поставил в угол чемодан. Заглянул в сервант, где ничего не нашел. Хлопнул дверкой холодильника, который был совершенно пуст и по этой причине давно выключен.

Глаза Ирмы подернулись счастливой слезой.

— Умывайся и садись к столу,— велела она ему.— У меня с собой кое-что есть.