Выборная должность

Ирма распаковывала корзинку, выкладывая на стол гостинцы из Прибалтики. Зашумел на плите новенький, сверкающий кофейник. Дмитрий плескался и фыркал в ванной. Дверь оставил открытой. Нетерпеливо, громко перекликались они с Ирмой вопросами и ответами — наверное, все было слышно на лестничной площадке.

— Дима, ты хотшешь кофе с молоком или черный?

Дмитрий бросил куда попало полотенце, прислонился лбом к холодному косяку двери. Опять вернулись в дом «хотшешь», другие словечки, произносимые с неизгладимым прибалтийским акцентом. В речи Ирмы их всего несколько, таких слов, принадлежащих только ей одной. Острая, какая-то пронзительная радость охватила Дмитрия. Некоторое время он наблюдал за Ирмой, все еще оставаясь в ванной. Она же его не видела. Она ходила из кухни в комнату, мягко пошлепывая истоптанными домашними туфлями, что-то переставляла на столе, нарезала тонкими ломтиками сыр и ветчину. Делала она все это механически, едва заметная улыбка на губах свидетельствовала о том, что мысли ее витают где-то в стороне от стола и повыше. Прическу сделала в городе по последней моде. Волосы посветлели. За лето выгорели на солнце? Да нет, просто подкрашены в парикмахерской — теперь все красят, кому надо и кому не надо. Черточка над переносьем не исчезает даже при улыбке. Милая и необыкновенная черточка: Ирма — это Ирма. Урожденная Илуксте…

Жаль, что не привезла дочку. Милая пухленькая девчушка сидела бы сейчас у Дмитрия на руках. Но с другой стороны, может быть, и лучше побыть им здесь некоторое время вдвоем? Такие перемены в службе, надо все это осмыслить. Воспоминание о «переменах» проняло Дмитрия горечью, и он не решился сделать то, к чему уже было приготовился — рысьим прыжком настигнуть Ирму, когда она будет проходить мимо ванной комнаты.

После обеда-ужина Ирма сказала:

— Мне бы хотелось выйти на воздух, еще совсем светло.

А на улице она пожелала повидаться с бывшей квартирной хозяйкой Ефимовной и ее аистами.

— Они еще не улетели?

— Должно быть, нет. Но точно не знаю,— ответил Дмитрий.

Направились в деревню. Ее домики сейчас окутывали облака буйной зелени, последней августовской зелени. А березки кое-где уже занялись желтыми огоньками. Ирма стала утверждать, что в деревне летом лучше, чем в гарнизоне. Да и зимой жить можно, особенно с такой хозяйкой, как Ефимовна. Дмитрий не догадывался, к чему она клонит. Тогда она спросила его между прочим, как о чем-то малозначительном:

— Может быть, сегодня же и поговорим с Ефимовной насчет квартиры?

— Какой? — не понял Дмитрий.

Ирма усмехнулась, бросила в сторону найденные раньше цветистые травинки.

— Я же понимаю, Дима, ту квартиру в гарнизоне, наверное, передадут новому секретарю, а мы переселимся. сюда.

Наконец-то он сообразил. Желтовато сверкнул глазами, нахмурился:

— Таких порядков нету, чтобы кэчевскую квартиру назад отбирали. Понятно тебе?

— Понятно, Димочка,— Ирма вздохнула покорно.

— Пошли обратно! — Дмитрий взял ее за плечи и повернул.

— Все-таки сходим к Ефимовне, Дима. На аистов поглядим.

— С аистами поздороваться можно. Если они задержались пока здесь.

Стоило свернуть с дороги на широкую и единственную сельскую улицу, чтобы взгляду открылся из-за угла дом Ёфимовны, весь ее двор. И первое, что бросилось Жариковым в глаза, было, конечно, огромное гнездо на дереве со срезанными ветвями, а в нем — две чудо птицы. Одна сидит, другая стоит на тонкой ножке. Стоит, разумеется, аист, уступивший удобное, теплое место своей аистихе. Нарядные белые перья, длинные и тонкие клювы, похожие на обнаженные шпаги.

Это необыкновенное гнездо с редкими его обитателями вызывает, во-первых, чувство изумления, а уж потом — восторг! Подобное чувство испытали бы наши современники, увидев однажды медленно плывущую мимо портальных кранов древнюю белопарусную ладью.

Жариковы остановились у ворот изумленные и долго так стояли, пока не вышла к ним Ефимовна.

— Дороженькие ж вы мои! — всплеснула она руками.— Заходите скорей в хату. А где ж внучка моя?

— Танька? Загостилась у моих родителей,— ответила Ирма.

— А-а...

Ефимовна подтолкнула Дмитрия вперед, а на Ирме задержала столь красноречивый, столь торжествующий взгляд, что нетрудно было все понять без слов: «Ну что, слетелись аисты?»

Ирма чмокнула ее в щеку.

XV

Вырвавшись из реактивной трубы на волю, огненный грохочущий смерч гулял по аэродрому. Истребитель исчезал в бескрайней синеве холодно-чистого осеннего неба. Едва успевала улечься на земле тишина, и вновь сотрясал ее гром, испытывая прочность всего земного.

На полетах Жариков работал с увлечением, забывая обо всем, что тревожило его в обычные дни.

Уже много дней прошло с тех пор, как он вновь стал владельцем тяжелой инструментальной сумки.