Выдумщик

– А вы кто? – поинтересовалась Нелька.

– Заместитель председателя Худфонда! – выпятил губу.

– Да таких заместителей у Исакыча что грязи! – поделилась со мной Нелька и, подумав, чуть удлинила двумя пальцами мой нос. – Мешаешь! – глянула на Феку. И еще удлинила мой нос.

Боюсь, что в таком настроении она сделает из меня чудовище. Небезопасно находиться в ее руках.

А Фека между тем наступал.

– А это ты видал?

Он поставил передо мной полотно, выдернутое из кладовки. Мамин портрет! С той самой фотографии, со снопом на руках. Смотрит на нас, улыбается.

– Кто… написал?

– Неважно, кто написал. Важно, кто выставил.

– А ты выставлял?

– А то!

– …А почему меня не позвал?

– Сюда смотри! Соберись! – командовала Нелька. – Та-ак!

– Да она гений! – вырвалось у меня. – И улыбочку мою ухватила!

– А кто это знает, кроме нас с тобой? – к нам присоединился Фека.

И вот мы опять все трое вместе.

– Ты, я гляжу, у нас Третьяков! Щукин! Морозов! Какую коллекцию собрал! – Феку я поддержал. Но не удержался, добавил: – Только они покупали, а ты продаешь.

– Да уж! Все бы сгнило, кабы не я… в связи со смертью хозяев.

– И многих уморил?

Он лишь усмехнулся. По рюмкам разлил.

– Ну… За русское искусство! Пока еще – можно чокаясь!

Исключительно благодаря ему!

– Ну, и за тебя, ясное дело, – подхватил я. – Все же и мой бюст теперь в этой коллекции.

Он снисходительно глянул.

– Еще тыщонок сто на литье – и можно уже вести разговоры!

– Спасибо тебе! – сказал я. – Но до бронзы, думаю, не доживу! И что – литье? Главное – лепка. И тут мы Нелли, прежде всего, поклониться должны.

– Ты прав! На подхвате я! – Фека опять все повернул на себя. Хоть и в уничижительном смысле, но тоже сладко. – Ты думаешь – кто я?

В сознании моем мелькнули самые чудовищные предположения… Как говорится – широк русский человек! Я знал одного великого дирижера, который утверждал, выпив, что он – ослиный хвост. Я только развел руками.

– Поползень! – отчеканил Фека. Алкогольный синдром!

Откуда взял? Фауной никогда не увлекался, тем более – миром птиц. Но вдруг – взял такой образ.

– Есть такая мерзкая птичка. С длинным носом, высоко задранным. Но с короткими лапками. Вверх по стволу ползет, фактически на брюхе. Как я. Зато нос задран. Так вот, ты – ствол. Всю жизнь по тебе ползу.

Я был потрясен: от самого Феки такое слышу!

– Нет, это я – поползень! – вскричал я. – Ты – ствол! Растешь! А я – при тебе!

Совместное самоуничижение сближало.

– Я загубил твою жизнь! – Фека бил по своему больному сердцу.

– Нет, это я – твою!

Не уступали первенства в этом деле.

– Ну, вы, поползни! Завязывать собираетесь?

– Н-нет!

И вдруг грянул гром. Били в дверь деревянным молотком, подвешенным в девятнадцатом веке. И ворвалась новая жизнь: толпа жизнерадостных китайцев. Они распространились по мастерской и, побазарив с Фекой, вдруг легко перешедшим на их язык, вязали веревками скульптуры, полотна и выносили их. Фека смотрел в мобильник, фиксируя навар. Меня он уже не видел. Где – я и где – навар? Смутно надеясь, что часть доходов перепадет и мне (голову мою продадут?), я уполз в мою любимую каморку истопника возле черного хода и поддерживал градус.

Проснувшись, выполз. Мастерская гола. К счастью – остался мой бюст. И портрет мамы.

– А Феку тоже, что ли, купили?

– Арендовали, – мрачно сказала Нелли.

– А мой жбан – тут. Даже не знаю – радоваться или грустить?

– Радоваться! Фека цену загнул. Сказал: это Бродский!

– Опять же, не знаю – радоваться ли.

– Свое ты получишь!

– Не сомневаюсь!

– Но – после реализации.

– Да.

И скоро на сайте Худфонда вывесились расценки – не иначе как Фека заценил: «Скульптурный бюст Бродского – 6000 рублей», «Скульптурный бюст неизвестного – 600 рублей». И точно то же изображение – хоть бы рожки подрисовал! Сразу два варианта: купит культурный за шесть тысяч – отлично! Не найдется культурного – купят за шестьсот, все хлеб.

– Погляди-ка сюда! – я услышал.

Нелька на своем компьютере смотрела сайт: «Независимые эксперты». Илья Гиммельфарб (старик, бурно жестикулирующий, со всеми спорящий, еще Лилю Брик знал) вывесил: «Нелли Балиева, скульптурный бюст В. Попова – 60 000 евро, выдвигаю на биеннале в Венеции»… Вот так! Только мы, художники, делаем мир драгоценным!

– Ты, надеюсь, не думаешь, что это я вывесил? – глаза Феки бегали.

– Что ты выдвинул бюст в Венецию? Не-ет. Не думаю! – отвечал я.

– Я говорю о чьем-то гнусном вымысле – будто это я выставил вашу работу… по цене ночного горшка! – он гордо выпрямился.

– А кто же еще? – произнесла Нелли. – Всё! Свободен!

И он гордо ушел…

Фека появился после (не скажу, что триумфального) нашего с Нелей возвращения из Венеции, увы, с бюстом на руках. Сидели, понурясь. И вдруг – требовательный стук. Фека – в галстуке, с комиссией за спиной.

– Зампредседателя Худфонда Шашерин! Мы знакомы? – у Нельки спросил.

– Немного, – ответила она.

– Будьте добры – ваши документы на использование мастерской!

– Возьми… сам знаешь где! – не сдержалась Нелька.

Фека испуганно, как заяц, глянул на комиссию. Те усмехались.