«Выход»

Горохов повернулся к нему удивлённо: да неужели? Он не стал напоминать Сурмию, что предлагал высадиться ниже по реке и часть пути, в целях секретности, пройти по малолюдной пустыне, в которой даже казаки не кочуют из-за её маловодности.

– Больше не стреляйте, – продолжал капитан, как бы не замечая удивлённого взгляда уполномоченного, – приказ Кораблёвой. Иначе я вынужден буду забрать у вас оружие.

Горохов не стал ничего говорить. Он отвернулся и достал сигарету. Но тут, на этом пекле, на красном от пыльцы ветру, курить ему не захотелось. Он поднялся в рубку, и там его сразу спросил матрос:

– Это вы в этого… ну, в зверя стреляли?

Горохов понял, что вопрос этот лишний, матрос и так знал, кто стрелял, поэтому он закурил и ответил:

– И вам бы порекомендовал делать то же самое, если увидите где-то рядом эту тварь.

– Что, опасная зверюга? – поинтересовался капитан.

– Чрезвычайно опасная. – Горохов выпустил дым и потом спросил: – А это там что такое… Развалины какие-то, кажется…

– А, вижу, – капитан тоже разглядел вдалеке высокие строения, – сейчас у лоцмана спрошу, – он берёт рацию. – Лоцман, а что там торчит за поворотом?

– Приходим, через пару часов будем, – через шипение доносится из рации, – это и есть Насадка, готовьтесь выгружаться.

– Отлично, – говорит капитан, отключая рацию, – засветло дойдём.

***

Насадка. Чёрт знает, что это. День уже шёл к вечеру, а жара ещё за пятьдесят. Но тут были дома. Жили люди. Опреснители. Сушилки, в которых сушат амёб. Не Бог весть какое топливо, но рыжий порошок из сушёных амёб кое-как горит, если его смочить хоть немного бензином для затравки. Значит, тут где-то есть парогенератор. Значит, есть надёжный источник электричества. Тут же, прямо на пирсах, рядом, всё заставлено бочками с рыбьим жиром. Бочек много. Лодка не пойдёт обратно пустая – это факт. Рыбари, кажется, здесь неплохо зарабатывают. Пока из трюмов судна доставали транспорт и снаряжение, уполномоченный пошёл вдоль единственной улицы, которая вела от старой набережной вверх. Песок на улице давно не убирали, видимо, некому. Идти по нему непросто.

Домишки маленькие, низенькие – такие легче охлаждать. Он отметил, что больше половины домов по улице пустые. У них даже двери песком заметены. А тех домов, у которых подходы очищены, он насчитал всего четырнадцать. Людей в этом населённом пункте, кроме тех двух, что суетились на набережной при разгрузке, уполномоченный не увидел. Умирающий оазис. Таких Горохов видел уже пару или даже тройку десятков за свою жизнь.

Уполномоченный не хотел уходить, ни с кем не поговорив. Ему ведь потом рапорт писать. И что он в нём напишет про Насадку? Он подошёл к двери одного, самого приличного на вид, дома и постучал.

– Кто? Кто там? – донёсся из-за двери женский голос, кажется, чуть-чуть напуганный.

– Здравствуйте, – громко и чётко выговаривая каждое слово, произнёс Горохов, – я инженер, только что приплыл сюда, хотел узнать, чьё это топливо на берегу.

– Топливо, – за дверью сразу звякнул засов, дверь приоткрылась, высунулось лицо, заметно изуродованное болезнью, немолодой женщины, – наше там топливо, наше, а вы никак купить хотите?

– Я только что приплыл, – уполномоченный, чтобы установить контакт, снимает респиратор, он надеется, что женщина пригласит его в дом. – Просто хотел узнать, кто продавец, почём продаёт. Там, у пристани, лодка, на которой я приплыл, назад пойдёт пустая, может забрать всё топливо и паштет, если есть.

Но она всё ещё волнуется, чуть выглядывает из-за двери, смотрит, нет ли кого ещё с этим высоким мужчиной. Из-за неё один за другим выглядывают два ребёнка лет по шесть- семь, ещё один младенец плачет в доме. Мальчик и девочка смотрят на Горохова.

Глаза удивлённые, видно, чужаки здесь редкость.

– Мужа сейчас нет, но мы всё, что есть, продадим, – быстро говорит женщина. – И топливо, и саранчу, саранчи у нас немного, бочек десять, а вот жира рыбьего немало. Я уж точно не скажу вам, сколько. Муж придёт, сам посчитает.

– Хорошо, – кивает уполномоченный, – а вы не скажете, когда сюда другие лодки приходят? Просто, чтобы знать, как отсюда выбраться, если с товаром каким-нибудь. Сколько ждать придётся?

– Лодки? Другие? – она даже удивилась такому вопросу. – Так не приплывают сюда другие лодки сами. Как товар копится, так мы гонца посылаем в Полазну, фрахтуем лодку, она к нам приплывает, а по-другому никак, хоть жди, хоть не жди, никто сюда не заплывает, разве что случайный, как вы.

– Ух ты… Вот оно как, – Горохов удивляется. – А я думаю, почему дома пустые стоят. Наверное потому, что сюда лодки не ходят.

– Да это ещё не беда, – сразу отвечает женщина, – и без лодок жили как-то, а теперь ещё тут и страшно становится.

– Что, дарги приходят?

– Нет, даргов на этом берегу, слава Богу, нет, тут зверьё лютует.

– Зверьё? Что за зверьё? – спрашивает уполномоченный.

– Так из Перми всё больше и больше всякой заразы лезет. И на рыбаков нападают, и на охотников; что в степи, что у реки теперь страшно.

– Так, а что это за зверьё такое?