Если архитектурная норма Капри была такой, какой ее установил писатель, инженер и мэр Эдвин Черио, организатор конгресса по «Соглашению о ландшафте» 1922 года, где была утверждена единая стилистическая концепция (средиземноморская белизна и простота), которая должна была доминировать на острове, то аномальное или мятежное отклонение от нее – это селфи в кривом зеркале, этот красный и прямолинейный футуристический манифест, этот
С плоской крыши виллы, куда ведет гомеровская лестница, Малапарте бесчисленное число раз простирал взгляд, как капитан на носу корабля, и всегда видел один и тот же эпический пейзаж, но в тысячах вариаций, потому что он не верил в историю, и в этих скалах, на этих островах и берегах могли сосуществовать христианский и дохристианский миры, извержение Везувия и блеск Помпей, Вергилий, Леопарди и Плиний Старший, прикованная к утесу, плачущая Андромеда, убивающий чудовище Персей, сирены.
На этой невероятной крыше бывали писатели-фашисты и писатели-коммунисты, итальянские и американские актрисы, военные, консулы и шпионы со всей Европы, любовницы. За столом у Малапарте помещались не больше восьми человек, столько же гостей могли остаться в доме: на острове был еще один остров в форме дома, на который я смотрю с того самого места, что и камера Годара.
На этой крыше чаще всего бывал сам Малапарте, один со своим псом и одинокий, как пес. Это мы видим на сохранившихся фотографиях: со скрещенными на груди руками, рукой в перчатке, указывающей в небо, верхом на гоночном велосипеде, готовясь к велопробегу от Нью-Йорка до Сан-Франциско в 1955 году, и со своими собаками – на руках, на коленях, лаская их: вислоухих, черных и белых. Я снова нажимаю play в своей голове, и Бриджит Бардо снова загорает обнаженной на этой самой крыше, которую я вижу вдалеке, – она лежит на животе, альбом с черно-белыми фотографиями едва прикрывает ягодицы.
А под этой легендарной крышей, стоя перед большим окном гостиной спустя больше двадцати лет после своей смерти, Малапарте – благодаря возможностям кнопки play – повторяет сказанное в «Шкуре», но на этот раз в обличье и голосом Марчелло Мастроянни, который сыграл его в киноадаптации 1981 года: «Он спросил меня, купил ли я дом уже готовым или спроектировал и построил его сам. Я ответил, что купил дом готовым, и это было неправдой. Затем, указав широким жестом на отвесную стену горы Матроманиа, на гигантские скалы Фаральони, полуостров Сорренто, острова Сирены, голубеющие вдали пляжи Амальфи и сверкающее золотом далекое побережье Песто, я сказал: „Зато я спроектировал пейзаж“»[30]
.Я довольствуюсь тем, что повторяю – без шляпы – траекторию годаровского кадра и взбираюсь на придорожную скалу, потому что это всё, на что я могу рассчитывать: если верить людям, которых я расспрашивал в Неаполе, и изученным сайтам, дом нельзя посетить. Поэтому я столько раз пересмотрел сцены из «Презрения» и «Шкуры», видео с YouTube и фотографии недоступных интерьеров этого дома. Абиссинских масок, финских ковров, картин и стола в кабинете уже нет. Портрет Кампильи, великолепный камин, большой барельеф Перикла Фаццини и главное – пейзажи в оконных рамах – остались.
Те, кто гостил в доме, говорят, что Малапарте вел спартанский образ жизни, не был привязан к вещам. Больше всего любил смотреть на величественные море и берег – в солнечные дни и в плохую погоду. Еще он писал, читал, ел, занимался сексом и смотрел телевизор. Всё это он делал – вспомним мимоходом под конец абзаца – в обнимку с собакой и переполняясь волнами, которые в шторм заливали нижний этаж и оставляли клоки белой шипучей пены на блестящей красной крыше этой каменной субмарины в момент погружения для ведения разведки.
Я уже сорок минут смотрю и фотографирую в полном одиночестве (мимо прошла только пара американцев, и они спросили меня, что это за дом, такой
Да, три точки, которые выходят из дома и спускаются по ведущей к причалу каменной лестнице. Это могла бы быть голливудская парочка, я не вижу лиц, но их походка полна гламура, она в широкополой белой шляпе, он в белой панаме, она в белом платье, он в черных шортах и небесно-голубой рубашке, она с пляжной сумкой, он с чемоданчиком на колесиках. Кто-то провожает их до ожидающего катера, у провожающего в каждой руке по чемодану, которые он вручает капитану, или рыбаку, или таксисту. Пара поднимается на борт, прощается. Третий машет рукой. И вдруг я вижу собаку у его ног, собачонку, она провожает отъезжающих лаем, которого я не слышу, но представляю.