Вымышленные библиотеки

Катер отходит, остается только пенистый след. Третий и собачка снова поднимаются по лестнице.

Кто бы это мог быть? Шаги перестают быть кадрами и становятся тем, чем они были всегда, – пульсом. Я начинаю удаляться, ракурс и дом остаются позади.

Взглянув на экран айфона, я убеждаюсь, что сделал идеальное селфи на фоне селфи. И иду дальше.

II. У подножия вулкана

Капри и Везувий – два географических и символических тотема, к которым Курцио Малапарте чаще всего обращается в «Шкуре». Это не только места, где что-то происходит, оба топонима постоянно упоминаются вне связи с происходящим. Рассказчик бродит по городу или берегу моря, говорит об острове и о вулкане, как будто они – две грани его Бермудского треугольника, третья – Неаполь.

Искаженная, безжалостная и саркастическая картина американской оккупации юга Италии с самим писателем в качестве связующей нити и посредника между местными жителями и войсками союзников: очень возможно, что «Шкура» – великий неаполитанский роман. Неаполитанцы, разумеется, восприняли его иначе. Долгое время автор был персоной нон грата. Бенедетто Кроче публично раскаялся в том, что горячо его поддерживал. Ватикан включил «Шкуру» в Индекс запрещенных книг.

С острова Липари, где Малапарте был в ссылке и научился лаять, виден остров Вулькано. Вулканы и острова были его судьбой. Из моего отеля «Уна Наполи», окруженного рынком, который появляется на рассвете и исчезает после обеда – хриплые крики продавцов, резкий запах рыбы, – видны железнодорожная станция окружной дороги вокруг Везувия и сам Везувий, спящий с 1944 года, когда произошло последнее из его двадцати смертоносных извержений. Сейчас более трех миллионов человек живут в опасной зоне у его подножия.

В I веке, когда он проснулся впервые, в латинском языке не существовало слова «вулкан». Для римлян Везувий был просто зеленой горой, поэтому, когда из его вершины повалил дым, Плиний Старший захотел приблизиться к нему, чтобы посмотреть на странное явление. Дальше – лава и тишина. Те, кто в 79 году погибли, погребенные под застывшей лавой, пылающей землей и вулканическим пеплом, не поняли причины своей смерти. Путешествие тоже не имеет смысла, если не находит нужных слов.

У писателя-путешественника должен быть свой человек в каждом порту. Изнемогая от густой жары, я позвонил своему человеку в Неаполе, и он сказал: «Бросай всё и приезжай». Раймондо встретил меня с лицом свежевыбритым, хоть и сморщенным. Голубая тенниска Lacoste, руки в карманах и ироничный взгляд человека, который всё знает. Он раздобыл то, что я просил, меньше чем за сутки. Осторожно и нежно, как контрабандист – драгоценный груз, Раймондо вытащил из-под прилавка книгу: «Пришлось ехать за ней к Серджио Аттаназио, больше достать было негде».

Я дал ему взамен то, что он просил, наскоро попрощался и отправился по следам другого путешественника, Джакомо Леопарди, потому что, когда пишешь путевые заметки, нужно идти по чьим-то следам. За много лет до того, как путешествия приведут поэта к смерти в этом городе, он пишет свое самое главное стихотворение о будущем, «Бесконечность», где говорит о горизонте как о границе между двумя безднами. Он был очень молод, когда его написал, еще нигде не бывал, но вся последующая жизнь Леопарди станет похожа на гонку с препятствиями: забег на сто метров с барьерами и после каждого прыжка – иной горизонт.

Я зашел в Вергилиев парк, оставив по левую руку железнодорожную станцию Марджеллина, и, сопровождаемый фонарями другой эпохи, тенью кипарисов, запахом сосен и птичьими трелями, начал подниматься по петляющей дорожке к мраморному надгробию, под которым похоронен великий романтический поэт.

Камера наблюдения зафиксировала мое появление. А огнетушитель рядом с мемориальной доской напомнил мне, что это надгробие абсурдно – поэт умер в разгар эпидемии холеры, его останки потерялись навсегда в какой-нибудь общей могиле, его стихи – это единственные фрагменты леопардианской ДНК, которые нам остались.

Я продолжил подъем, и тут же меня окатило волной холодного воздуха из заброшенного туннеля, продырявившего холм насквозь. На входе, напоминавшем портал собора, тоже висел огнетушитель, хлопала крыльями и ворковала дюжина голубей, свивших гнезда в пустотах этого инженерного шедевра времен Римской империи, грандиозного туннеля, который проходит сквозь холм Позиллипо: семьсот метров в длину, пять в высоту и четыре с половиной в ширину – пасть мифического волка.

Предания, как это часто бывает, лгут: Вергилий не отдавал приказа о постройке этого туннеля, он был делом рук Луция Кокцея Авкта и прослужил много веков благодаря ремонтным работам, предпринятым такими высокопоставленными лицами, как Альфонсо V Великодушным и Жозефом Бонапартом. С конца XIX века он ожидает прихода правителя, который окажется на высоте своих предшественников. Голуби ворковали и носились туда-сюда, как мятущиеся души. А огнетушитель напоминал, что власти исполняют свои обязанности очень формально и без должного рвения (скоро исполнится две тысячи лет с распада империи).