Армейские одеяла служили перегородками между «комнатами». Раймондо спросил его о лестнице на Санта-Барбара-дель-Пендино, и старик ответил, что помнит проституток, которые, прислонившись к стене, предлагали свои услуги, но они не были карлицами, хотя существовало другое заведение с маленькими женщинами. Напоследок он сказал – Раймондо очень повезло, что он открыл магазин на месте бывшего борделя, ведь в Неаполе верят, будто проститутки приносят удачу.
Мы с Раймондо обнялись на прощанье на площади Джезу-Нуово, где его сын Джанкарло открыл филиал Dante & Decartes. И на пароме, который вез меня на Капри следующим утром, я начал читать книгу, за которой мой Вергилий ходил к ее автору, Серджио Аттаназио: «Курцио Малапарте
Переводя взгляд со страниц на волны и обратно, я подумал, что, возможно, мне тоже повезет и я смогу написать путевые заметки, которые по сути – парадокс, ведь путешествие – это движение, а письмо его останавливает, потому что путешествие всегда течет, и описание стремится к тому же, но удается ему это лишь изредка.
До собак Малапарте самыми выдающимися животными этого острова были козы: млекопитающие акробаты и скалолазы, идеально подходящие для здешнего ландшафта. Может, это их разглядели на берегу первые моряки, перепутав с сиренами? Может, есть странная притягательность в их блеянии, в их диких песнях, искаженных ветром?
В написанном на Капри эссе «Среди руин» британский писатель, мифоман, путешественник и самовлюбленный тип Брюс Чатвин вспоминает, что на «острове коз» построили себе дома – каждый на краю своей скалы – «три самовлюбленных типа»: Аксель Мунте, барон Жак д’Адельсверд-Ферзен и Курцио Малапарте. Описывая пейзажи, обжитые этими тремя персонажами в своей блестящей хронике (которую можно читать как автопортрет в кривом зеркале, учитывая его интерес к необычным, раздутым эго), Чатвин упоминает книгу Малапарте «Donna come me» (1940) – «сборник автобиографических фантазий под заголовками в духе „Женщина, похожая на меня“ или „Пес, похожий на меня“». Дом-селфи, несомненно, был еще одной его фантазией, но со значением завещания или саркофага. Недаром Малапарте написал о Муссолини: «Мусс, великий обожаемый глупец, труп, похожий на меня»[31]
.Пройдя еще триста метров, уже на входе в город, который я покинул почти три часа назад, останавливаюсь у дома номер четырнадцать, чтобы разглядеть скромную виллу «Казетта ди Артуро», где провел несколько месяцев Пабло Неруда. Никакая табличка на фасаде не напоминает об этом, чтобы не привлекать лишних туристов, но писатель-путешественник знает – его обязанность увидеть то, что не увидели другие, поэтому, не получив ответа на звонок, я, как каприйская коза, залезаю по решетке забора, чтобы заглянуть внутрь.
Я вижу лестницу, которая спускается по склону, и в тени большого каменного дуба двор и дом, где Эдвин Черио, патриарх самой могущественной семьи на острове, предложил пожить поэту и его новой подруге Матильде Уррутиа. Приглашение пришлось как нельзя кстати. Идет 1952 год, и под давлением чилийской диктатуры Министерство внутренних дел Италии издает приказ о немедленной депортации Неруды. Вмешавшаяся группа интеллектуалов добивается отмены приказа. И тут – телеграмма, приглашение провести зиму и весну на Капри. Вместо того, чтобы поехать с женой Делией дель Карриль, он едет с любовницей. Раньше бы сказали – «со своей музой»: благодаря ей он написал несколько выдающихся стихотворений в сборниках «Виноградники и ветры» и «Стихи капитана» («и тогда в глубине тебя, в глубине меня / мы открыли, что были слепы / внутри колодца, в котором пылал наш мрак»[33]
) и по ее вине опубликовал другие, за которые немного стыдно («а потом в меду океана плывет статуей на носу корабля / обнаженная, обвитая пьянящим циклоном мужским»).