— Освободить? — насмехалась женщина. — Нам не нужно освобождение. Мы и так свободны делать то, что хотим. Если я хочу надеть фиолетовую блузку, я ее надену. Если я хочу пойти на рынок, я иду. Спасибо большое, но нам не нужно освобождение армией Северного Вьетнама.
Лань был разочарован тем, как его и его товарищей встретили на территории Южного Вьетнама. Жители южных деревень отнеслись к ним равнодушно, а большинство из них и вовсе покинули свои дома при их приближении, опасаясь оказаться в эпицентре надвигающихся боев. Заверения политруков полка, что их встретят как освободителей, оказались пустыми. Благосклонно их встретило лишь несколько революционных семей. Романтическая картина южновьетнамского крестьянства, соединившего оружие со своими северовьетнамскими освободителями, которую рисовали политические функционеры на севере, просто не выдержала испытания реальностью. Большинство южновьетнамцев, с горечью констатировал Лань, хотели мира, а не освобождения, и поэтому были склонны винить его и его товарищей в развязывании войны. Никто, похоже, не был благодарен им за жертвы, принесенные во имя революции. Все просто не сходилось.
В Сайгоне Лань испытал смешанные чувства. Ханой, с гордостью объяснил он, был безмятежным и красивым, не омраченным наплывом автотранспорта, с которым он столкнулся в Сайгоне. В этом смысле он предпочитал Ханой. А вид калек, потерявших конечности и просящих милостыню на улицах Сайгона, поверг его в шок — на севере такого бы не допустили. Лань был потрясен обилием товаров народного потребления, выставленных на продажу в тамошних магазинах. Он не был готов к таким признакам процветания и изобилия, и оживленные и веселые сайгонцы, спешащие по своим делам, произвели на него неизгладимое впечатление. Он нигде не видел подтверждений ужасных историй о жизни в Сайгоне, которые ходили на севере.
Наш разговор показал, что Лань был настолько разочарован, насколько это вообще возможно. За разочарованием должно было последовать удрученность, а затем и неизбежный гнев на тех, кто был ответственен за манипуляции им. Я решил, что на следующий день ускорю этот процесс. Настало время платить за квартиру.
После завтрака на следующее утро я снова завел с Ланем разговор о ситуации в Южном Вьетнаме. Город Анлок все еще был окружен северовьетнамскими войсками, но пока держался. Пока южновьетнамские войска пробирались по шоссе № 13, чтобы соединиться со своими осажденными товарищами, ожесточенные американские и южновьетнамские авиаудары уничтожали целые подразделения северовьетнамской пехоты, скопившиеся на каучуковых плантациях за пределами окруженного города. Я напомнил Ланю, что, хотя политрук его подразделения и говорил, что Анлок «полностью освобожден», он своими глазами видел кадры кинохроники, доказывающие обратное.
Перед началом нашей беседы я специально положил на стол стопку глянцевых черно-белых фотографий размером 8х10 см. На них крупным планом были изображены трупы шестидесяти пяти северовьетнамских пехотинцев, погибших 11-го мая в бою у общины Аннинь. На одной из фотографий были запечатлены наши ликующие ополченцы, позирующие с захваченным оружием и снаряжением разгромленного северовьетнамского подразделения. Лань взял фотографии и стал их листать. Я осторожно пояснил.
— Это тела бойцов роты C1, уничтоженной нашими войсками две недели назад. Ты был в роте C3, но многих из них ты должен узнать, так как они почти все из провинции Хатинь. Спаслись только командир роты, его политрук и минометчики. Остальные были убиты, пока ждали приказа об отходе, который так и не поступил, потому что их командир сбежал.
Пока я говорил, Лань перелистывал фотографии, каждая из которых была мрачнее другой. Когда он посмотрел на фотографию последнего трупа с пустыми глазами, то тяжело сглотнул, потеряв дар речи. Я передал ему бумагу, которую извлек из кармана рубашки.
— Теперь прочти вот этот документ. Это донесение о результатах боя, который северовьетнамский командир отправил своему начальству.
Донесение попало к нам в руки накануне. В нем рассказывалось о «великой победе» роты C1, которая «полностью захватила» сторожевой пост Аннинь, «уничтожив двадцать девять солдат марионеточных войск». Северовьетнамский командир, по понятным причинам, решил скрыть катастрофу, постигшую одну из его рот.
Когда Лань закончил читать документ, я протянул ему пачку жутких фотографий.