Высокая кухня

– Три недели. Четыре. Пять. Я навещал его каждый день, а потом и каждую ночь. Однажды он вдруг открыл свой уцелевший глаз и с ужасом посмотрел на меня в темноте. Через несколько часов он умер. Обнаружив это, я крепко сжал его в объятиях. И почувствовал огромное облегчение. Но потом надо было организовать похороны, позвонить гробовщикам и нотариусам, приготовить сэндвичи на поминки, потом уехали сестры, и я остался с матерью один на один, чтобы помочь ей постепенно вернуться к жизни. Днем я не сводил с нее глаз, подобно шпиону, и только в полшестого разрешал выпить один-единственный бокал мартини. Но потом мне стало так скучно, я настолько устал от всего этого, что начал сдаваться. Я соглашался на партию в «Тривиал Персьют», мы играли, а потом пили, молча сидя у камина до самого утра. В это время я тоже иногда думал о тебе. Я уверял себя, что скоро вернусь, что уже почти вернулся. Что скоро все будет хорошо. Наконец я решился купить обратный билет. Оплата по моей карте не прошла – недостаточно средств. Я попросил денег у мамы, и вот тут-то она и сказала, что деньги у них закончились. Они никогда не отличались особой бережливостью: она не работала, он – только временами, они тратили больше, чем зарабатывали, и это, помимо всего прочего, объясняло причину происшествия. Зуб меч-рыбы никогда не должен был там оказаться, они всегда совершенно справедливо считали его чудовищно острым и заботливо прятали за дверью, но в надежде продать его через пару дней на местной гаражной распродаже отец вынес зуб на улицу – и на крышу явно полез потому, что им просто не на что было вызвать мастера. Я позвонил сестрам: о проблемах родителей, по их словам, они ничего не знали и одолжить мне денег тоже не могли. Наконец я умолил соседку помочь мне и смог вернуться в Париж. На вокзале я первым делом увидел табло с датой. Все это время я думал, что позвоню тебе, как только окажусь в Париже, но тут меня парализовал страх, когда я понял, как долго пробыл у матери. Я начал думать, что никогда не смогу объяснить тебе этого, в принципе не смогу тебе обо всем рассказать. Когда я изложил эти мысли своей лучшей подруге, она долго ругалась. Она сказала, что я самый тупой парень на свете. Что просто нельзя быть настолько тупым. Что я должен перезвонить тебе. Она переехала ко мне, чтобы я смог платить хотя бы половину аренды, и каждый день месяцами повторяла это вместо приветствия. Она брала мой мобильник и прижимала мне к уху, чтобы я наконец позвонил тебе. Но с каждым днем я все больше боялся звонить, ведь ты бы узнала, как долго я не решался, как долго боялся, у меня язык не поворачивался такое произнести. Ну не мог я. И ужасно стыдился. Своих поступков и своей нищеты. Что я мог тебе предложить? Ни поездки на море, ни билетов в музей, бокал вина, пожалуй, но и то лишь один. У тебя ведь уже столько всего было. Твой отец, Кассио. Их рестораны. Твои друзья, твоя работа, твоя семья. Твоя сестра. Твоя страна. И чем больше я думал об этом, тем больше мои чувства казались мне слишком сильными, чтобы осмелиться рассказать тебе о них. Влюбиться с первого взгляда. Увести тебя у парня. Заняться фантастическим сексом. Исчезнуть. Бред. Все невпопад. С таким богатством было невозможно убедить тебя в своей искренней любви. Я провел много времени, размышляя об этом, и однажды время кончилось. Я посмотрел на календарь и понял, что ты вернулась домой.

Очередной знак бармену. И на столе оказались сразу четыре стакана – два низких и два высоких.

– Ну а ты почему мне не перезвонила?

– Не решилась.

– Думаешь, я стеснялся меньше? Потому что я мальчик? Или что? Но ты-то, Оттавия. Ты же вообще ничего не боишься.

– Еще как боюсь.

– Почему ты мне не позвонила? Я подумал, что тебе, наверно, со мной не очень понравилось. Обычно девушки перезванивают, иначе-то не поймешь, что у них на уме.

– Но не такие потрепанные, как я в то время, – пробормотала я.

– Что ты сказала?

Я повторила.

– Но ты не была потрепанной. Для меня ты была необыкновенной, чудесной, невероятной.

– Я же не знала. Я решила, что ты передумал. Что хотел заполучить меня только потому, что я была девушкой Кассио, и после того, как все случилось, я больше тебя не интересовала.

– Черт знает что. И что ты делала?

– После тебя?

– Да.

Я пожала плечами: