Высокая кухня

Когда мама начала жить одна, меня чуть ли не больше всего поразило, что она умеет готовить. Я даже представить себе этого не могла. Я думала, что она будет читать целыми днями, лежа в постели с какими-нибудь вкусностями под рукой. Ну, может быть, еще с кофеваркой на прикроватном столике. Но все оказалось совсем не так: она принялась готовить и даже замораживать соус рагу. Делать консервы из языка. Тортеллини по понедельникам. Она наладила контакты: кто-то привозил ей свежую рыбу, кто-то добывал кумкват и авокадо, а компашка браконьеров даже снабжала ее дикой уткой. Она купила второй холодильник. В ответ на мое нескрываемое изумление мама в очередной раз пожала плечами и сказала:

– Ну конечно, я умею готовить, Оттавия. За кого ты меня принимаешь? Просто я знаю, что мужчине никогда нельзя показывать весь объем своих умений. А то он начнет эксплуатировать тебя до бесконечности, сделает из тебя служанку, инструмент. Как сказал Люцифер, non serviam[20].

Она готовила затейливые торты, «Павлову», фрезье, занималась такими изысками, которые даже мне, дочери Сельваджо, не факт, что были подвластны. Кажется, до этого кухонную утварь в руках у мамы я видела только в тот день, когда она угрожала нашему отцу скалкой. Все детство мне доставались лишь крохи, остальное пожирал ее гнев. Теперь, когда эта женщина жила одна, она готовила сама даже кетчуп. Групера с оливками. Утку с персиками. Вонтоны. Фахиту. Карри из ягненка. Она прямо-таки светилась, когда говорила мне:

– Твой отец так цепляется за «традицию», потому что его совсем не интересуют перемены, потому что он мужчина. Вот и все. Странно, что ты не поняла этого раньше.

Немного поразмыслив, она добавила:

– Что, ты думаешь, происходило все эти годы? Почему, по-твоему, я от него ушла? Не знаю, волнует ли тебя этот вопрос, потому что мне ты его никогда не задавала, но, к твоему сведению, ваш отец был прекрасным любовником. А еще интересным собеседником: не было таких вечеров, когда бы он не знал, что мне рассказать, он был веселым и обаятельным – да и сейчас такой, возможно, я даже до сих пор его люблю. Но нельзя дарить свою любовь тому, кто считает себя вправе обирать нас до нитки. Так не должно быть. Мне стоило сказать тебе об этом раньше. Напомни, чтобы я повторила то же самое твоей сестре, если забуду. После того как ваш отец продал ресторан, он постоянно сидел дома, он никогда никуда не ходил, я больше никогда не оставалась одна. Вот поэтому я и купила себе этот участок. Ваш отец милейший человек, но жизнь-то короткая. Мужчины хороши, чтобы родить детей. Потом мы вправе вернуться к собственной жизни.

Через несколько недель после нашей встречи с Клемом я поехала с детьми к маме на выходные. Лежа в своей кровати, я всю ночь слышала что-то похожее на скорбный плач, доносившийся сразу со всех сторон. Я не могла сомкнуть глаз: эти печальные завывания странным образом настораживали, тревожили меня. Утром, когда дети играли в саду, мы с мамой пили холодный кофе, и я спросила ее:

– Откуда мог взяться этот звук?

Она беспечно пожала плечами и сказала:

– А, это просто коровы. Позавчера фермеры забрали их телят – как раз пора, вот теперь они и плачут. Но знаешь, это пройдет. Переживут.

Произнеся эту фразу, она как будто нажала кнопку, включив во мне злобу. Я ухмыльнулась:

– У тебя нет сердца, мама.

Она моментально выпрямилась на стуле:

– Ты вообще слышишь, что говоришь, Оттавия?

– А ты, ты-то слышишь? Коровы оплакивают телят, которых у них отобрали, но ничего, они переживут.

Кухня в новом доме моей матери была отделана плиткой, там был низкий потолок, белые балки и стены. У окна над раковиной она расставила горшочки с растениями: пилея, крассула, какие-то душистые травы. На стену повесила портрет своего деда. На открытые полки по обе стороны от вытяжки она поместила свою коллекцию фарфора, бокалов для шампанского и кружек для молока. Она перекрасила стены в желтый, а мебель – в серый. Все было очень красиво, и в этих декорациях она встала, пошла к раковине выпить стакан воды, оперлась кулаками на столешницу и, стоя ко мне спиной, спросила:

– Слушай, а ты не можешь быть со мной слегка поласковее?

Я парировала сквозь зубы:

– Так я же не знаю, каково это, ты ведь никогда не давала мне ласки, мама. Чего ты теперь от меня хочешь? Ты считаешь, что я резка с тобой, но я хочу, чтобы ты увидела себя со стороны. Я твоя дочь, если ты забыла. Это ты меня так воспитала. Что, не нравлюсь? Ну вот с себя и спрашивай. Ты же меня всему научила.