Высокая кухня

Я надеялась, что дети пойдут скорее в него, чем в меня. Они следовали за ним повсюду, как три маленьких утенка, подражали ему, садились, как он, с открытой книжкой, и никто из них не верил мне, когда я говорила, что тоже читаю, потому что теперь я делала это только в ресторане во время перерыва или ночью, когда все уже спали. Антония как-то сказала: «Представляешь, как много из того, что ты делаешь, они никогда не увидят». Анна и Ливия уже умели читать, но Сильвио нет, так что он просто разглядывал картинки, пытаясь разгадать их смысл. Вечером воскресенья, когда по традиции наступала моя очередь их укладывать, он с замирающим сердцем садился ко мне на колени и раскладывал стопку комиксов, но мне не нравилось читать обрывчатые реплики в пузырях, и я убеждала его выбрать что-то другое. Как-то раз у меня было хорошее настроение, и я все-таки прочла ему комикс целиком, а закончив, спросила, доволен ли он. Его взгляд был покорным и ясным. Он сказал: «Ты все время читаешь мне эту историю, потому что она самая короткая в книжке».

Утром, приходя к ним на кухню завтракать, я поднимала руки и просила меня не трогать, чтобы не испачкать рабочую одежду, хотя, когда вся она покрывалась пятнами в ресторане, меня это ничуть не смущало. Я помнила, как рожала своих детей, как рожала каждого из них, но я была дочерью своей матери, дочерью женщины, которая никогда не притворялась, которая в конце концов просто сбежала ото всех. Я держалась от дома и детей на расстоянии. Наша мама всегда была и с нами, и не с нами. Я знала, что могу выглядеть плохо в глазах других людей, но я никогда не собиралась быть безупречной – только собой. Я прекрасно знала, что мне следовало бы делать, даже думала, что вообще-то справилась бы не хуже Бенша, но воздерживалась, потому что боялась сойти с ума, боялась того, что могло ожидать меня на другой стороне, и считала этот страх вполне оправданным. Когда я просыпалась по утрам, меня пугало место, в котором я находилась. Пугало то, что меня окружает: Бенш, дети, дом. Я не понимала, как я могла перестать жить с Антонией, как могла уехать из Парижа. Иногда я уходила на весь день: говорила Беншу, что работаю, но это была ложь, после обеда я поручала Марине присматривать за кухней и шла во Фламинио, в MAXXI – музей современного искусства, я прогуливалась по залам посреди дня, а возвращаясь домой вечером, никому об этом не рассказывала. По воскресеньям Бенш приглашал на ужин своих коллег и их жен, открытых в общении людей, с которыми он хотел меня познакомить, но я не хотела раскрываться, я пряталась на своей кухне, как миндаль в скорлупе. Однажды, вечером того же года, пытаясь успокоить Ливию, недовольную тем, что я ей что-то не разрешила, я твердо сказала: «Так бывает, малыш, кое-что просто невозможно». Услышав свой собственный голос, я вздрогнула, обнаружив, что прекрасно знаю эту истину, но почему-то забываю применить ее к самой себе. Всему есть предел. Ты не можешь получить все и сразу. Не говори, что это несправедливо, потому что это справедливо.

В последний раз, когда мы виделись с Клемом, я привычно пожаловалась ему, что устала от ресторана, и он ответил мне: «Знаешь, я зарабатываю очень много денег. Если бы ты жила со мной, тебе бы не пришлось работать. Я бы дал тебе все, что хочешь, ты могла бы заниматься только тем, чем хочешь». Я подумала, что не могу даже представить, чем занялась бы вместо работы. Были ли у меня вообще какие-то не связанные с ней желания? Я представила себя на неоклассической кухне в платье из дорогого шелка, торжественно достающей из духовки окуня в соленой корочке, и тут же подумала: «Господи, что еще за хрень, какой ужас». Мне потребовались годы, чтобы признать это, но больше всего в своей работе я ценила риск, и вот теперь он стал реальным.