Высокая кухня

Иногда я терялась при виде простой тарелки, не могла вспомнить, как я справлялась до этого. На моей кухне, как и в моей жизни, все, что так долго казалось мне очевидным, теперь вдруг ускользало от меня. Моим жестам не хватало ловкости – такого со мной никогда не случалось. В эти моменты я буквально была в ужасе, словно увидела призрак собственного ребенка. Я пробовала снова и снова, но безуспешно; сочные овощи превращались под моими пальцами в кашу, соусы остывали, съедобные цветы никли, руки начинали дрожать, я боялась, что меня увидят, застанут врасплох в состоянии абсолютного бессилия, боялась, что меня уволят, пока не вспоминала, что это мой ресторан – эта мысль меня немного успокаивала, но потом я понимала, что так еще хуже: владелица ресторана разучилась подавать блюда и не может вынести даже вида тарелки. Я разучилась готовить – что же со мной будет? Я словно шла ко дну, голова гудела, а сердце стучало быстрее и быстрее. В один из таких дней мне случайно позвонил Кассио, я увидела, как его имя высветилось на экране телефона, и все вдруг показалось мне предельно ясным. Я сняла трубку и сказала ему: «Приходи немедленно, сейчас же, пожалуйста, приходи».

Ровно через семь минут, вопросительно глядя на меня, он перешагнул порог моей кухни. Я показала ему меню, ингредиенты, приправы, фрукты, никто из нас не сказал ни слова, и он сделал это для меня, точно так же, как много лет назад мне случалось делать это для него, и как тогда, в молчании. Я испытала огромное облегчение. Закончив, он помыл руки.

– Не клади трюфельное масло слишком рано, иначе оно затвердеет, а должно быть мягким. У тебя же так было задумано? Судя по ингредиентам, да. – Он пристально посмотрел на меня. – Не задавать тебе вопросов? Не спрашивать, что случилось и почему ты в таком состоянии?

– Нет.

– Ладно. Тогда, если я больше тебе не нужен, пойду готовить к себе. Заходи, как закончишь, выпьем по бокалу.

Весь вечер я следовала инструкциям Кассио и держалась хорошо, но решила обойтись без посиделок и, закрыв смену, написала ему, что пошла домой спать. На следующий день силы вернулись ко мне, и еще несколько дней подряд у меня получалось готовить, но потом я снова оказалась в растерянности, так что той осенью у меня появилась привычка звать Кассио на помощь, когда сама я больше не справлялась. Это случилось два, четыре, семь раз. И как-то вечером, прямо перед тем, как уйти, он сказал мне:

– В последний раз я видел тебя такой потерянной, Оттавия, когда тебе не было еще и восемнадцати. С тех пор я никогда не видел, чтобы ты сомневалась. Ни когда ты меня бросила. Ни когда купила ресторан. Ни когда была беременна. Ни даже за два часа до родов. Ты никогда не колеблешься. Всегда прочно стоишь на ногах. Это и достоинство, и недостаток, но ты самый твердый человек, которого я знаю.

Я устала быть такой твердой. По ночам я крутила и крутила старую песню «Битлз», чтобы снова и снова услышать две строчки: «Мне так плохо, что противен даже мой рок-н-ролл». Я продолжала готовить. Разговаривала с подругами. Они оберегали меня, ухаживали за мной. Был декабрь, и шел снег, я читала детям книжки. Когда они засыпали, Бенш подходил ко мне сзади, запускал пальцы в мои волосы и медленно притягивал меня к себе, его большая рука хватала меня, как клешня из автомата с игрушками, он тянул меня осторожно, вел к кровати, словно лошадь на продажу, и овладевал мной с такой точностью и властностью, какой я никогда за ним не знала, как не знала ни за кем другим. Решительный, собранный, зубы сжаты. Любовью занимались не мы, а он один: я была лишь желанной целью, а он – воплощенным намерением. Это было одновременно признание в любви и объявление войны. Иногда, глядя на то, как он двигается прямо надо мной, я вспоминала слова Антонии, сказанные посреди одного разговора: «Да, но вообще, девочки, по статистике, именно мужья с наибольшей вероятностью могут нас убить». Я повторяла про себя мамины слова: «Жизнь-то короткая». И думала: «Ты в глаза-то хоть можешь себе посмотреть?» Стоя перед зеркалом в ванной, я искала в своем взгляде былое лукавство, но его больше не было. На той неделе в албанском журнале вышла статья, в заголовке которой значилось мое имя, и я попросила одного посетителя перевести мне. Он взглянул на экран моего телефона, улыбнулся, поднял голову и сказал: «Там написано: “Оттавия Бенш идет на любой риск”» – и, помолчав, добавил, кровожадно подмигивая: «Даже албанцы это знают, синьорина Сельваджо».