Высокий счет

Перехожу лестничную площадку. Здесь расположились проектанты женского пола, «цнииэповки». Они постоянно меняются, только Алла Борисовна живет почти безвыездно.

Алла — старший инженер проектного отдела института. Она молода и красива, в такт ее быстрым движениям покачиваются распущенные волосы. В комнате та же мебель, что и у мужчин: тумбочки, стол, стулья, железные койки системы «для командированного сойдет». Но здесь гораздо уютнее: аккуратней заправлены кровати, где-то найдены половички, радуют глаз занавески, разрисованные самой Аллой.

Ее мама — архитектор. Может быть, поэтому Алла еще дошкольницей, умиляя родных, рисовала преимущественно домики. Потом занималась в изостудии при Доме пионеров, и все пророчили: художник растет!

Неожиданно на экзаменах в Московский архитектурный институт провалилась как раз по рисунку. Понадеялась на себя, а на экзамене пришлось рисовать с натуры гипсовые бюсты. Совершенно незнакомое дело.

Потом все же поступила в институт и окончила его. Но до этого успела выйти замуж, родить Павлика, развестись с мужем, поработать чертежницей-копировщицей и маляром. Уже будучи архитектором, решила уехать из Москвы в Тольятти. Взяла в райкоме комсомола путевку: на новой стройке нужны были маляры… Пошла увольняться, предъявила путевку руководителю архитектурно-планировочной мастерской. Он накричал: «В Тольятти? Зачем? Ах, новый город, по новому проекту? Ладно! Но с какой стати маляром? Поезжай авторским надзором!»

— И довольны? — спрашиваю.

— Довольна.

— Город-эталон получается?

— Получится. Потом, через несколько лет. Внешне строится почти задуманное, но пока трудно.

— Ну, сюда едут романтики!

— На целину романтики едут, заранее зная, что будут жить в палатках. Сюда едут на долгую оседлую жизнь, зная, что город будет великолепен. Будет, понимаете? А сегодня? Школа, библиотека, поликлиника, кино — ведь ничего этого еще нет! Своего Павлика я с великим трудом отдала в школу-интернат в старом городе, только выходные он проводит со мной. Среди взрослых, не всегда достаточно тактичных…

Однажды начальник их группы сказал Павлику:

— Знаешь, если бы я был твоим отцом…

— Нет, нам такого не нужно, — парировал Павлик.

— А такой подошел бы? — спросил начальник, показывая на одного из инженеров.

Павлик пригляделся:

— Мама, этот дядя, кажется, подходит. Может быть, возьмем?

— Что ты, он на пять лет моложе меня!

— Ничего, с нами он быстро состарится!

Все смеялись, и Алла смеялась. А когда однажды ей было очень пусто и одиноко, настолько одиноко, что она расплакалась, Павлик вдруг молча начал надевать пальто.

— Ты куда?

— Надо же что-то делать! Я пойду поищу себе папу!

…Возвращаюсь в «свою» квартиру. На койке, стоящей напротив моей, разметавшись настолько, что даже одеяло сползло на пол, забылся тревожным сном любящий муж. Заветная фотография стоит у него в изголовье, а на голой груди виднеется амулет на цепочке, очевидно, средство для укрепления семейного очага.

Осторожно поднимаю одеяло и укрываю спящего. Бедняга вздыхает так тяжело, что я понимаю: тревога гложет его, гложет наяву и во сне, невзирая на амулет…

Дом затих, и когда раздался стук в дверь, он показался мне очень громким.

— Мне нужен писатель, — сказал веснушчатый парень, рыжий и флегматичный, как теленок.

— Это я. Что случилось?

— Ничего. Вас просят спуститься во двор, говорят, для вас есть интересный материал.

— Хорошо. Иду.

Парень скрылся.

— Позавидуешь! — сонно пошутил выглянувший на стук сосед, почесывая живот левой рукой. — Прямо на дом материалы приносят. Даже ночью! Нам бы так!

Я быстро оделся и спустился во двор. Там меня ожидала Марика.

— Здравствуй, — сказал я. — Кто за мной приходил?

— Просто знакомый шофер.

— Где он сейчас?

— Не знаю. Я попросила его довезти меня сюда и вызвать тебя. Как живешь?

— Хорошо. Только я боялся, что ты сделала ошибку. Жаль, что перестала мне писать.

— И мне очень недоставало твоих писем. Ты избаловал меня. А писала я тебе все это время, больше, чем всегда.

— Я не получил ни строчки.

— Конечно. Если хочешь, потом я отдам тебе письма. Мне нужно было с кем-то делиться.

— Спасибо, Марика. А муж? Ты же собиралась замуж за Тугрова!

— Мало ли глупостей мы собираемся делать? А ты поверил? — укорила меня Марика. — Подумай сам, ну как я могла выйти замуж? Зачем?

— Марика, но все…

— Не хочу, как все! Пойми, я хочу быть сильной, самостоятельной, полезной. Ах, найти бы только… эталон!

Марика умолкла. Вдруг взглянула на меня в упор:

— Слушай, ты мне не рад?

— Рад. Очень.

— Тогда пойдем гулять. И я все расскажу.

Мы медленно шли широченной улицей, и луна, вылезшая на нас посмотреть, подслушивала рассказ о Марике и любви к ней Арсения Тугрова.

ЛЮБОВЬ АРСЕНИЯ ТУГРОВА

Тем летом Вася Кудрин все свободное время отдавал возведению в саду нехитрого сооружения. Поставил стойки, обшил их изнутри и снаружи досками, насыпал между досками опилок — вот и стены готовы, даже теплые, отсюда название сооружения: «засыпушка». Покрой крышу рубероидом — и живи.

Возводилась «засыпушка» позади материнского дома, и Дарья Петровна негодовала: