ВЫСШАЯ СТЕПЕНЬ ПРЕДАННОСТИ. Правда, ложь и руководство

Позже в тот день я был дома на дне рождения Патрис, когда зазвонил мой мобильник. К моему удивлению, на линии был Гонсалес. Он сказал, что звонит, чтобы сообщить, что на самом деле с нетерпением ждёт работы со мной и надеется, что я останусь, потому что ему понадобится помощь. Я поздравил его с назначением и ответил, что с нетерпением жду работы с ним. Такой ответ казался правильным, и я не имел ничего против Гонсалеса лично, несмотря на сложные проблемы, через которые мы прошли. Если он собирался стать генеральным прокурором, я хотел помочь ему преуспеть в этом. Меня больше всего беспокоило не то, что он был злым, а то, что он был слабым, и его легко обыграют Эддингтон и Чейни со своей точкой зрения, что война с терроризмом оправдывает расширение, если не нарушение, писаных законов.

Позже я узнал, что Президент Буш сразу после своего объявления позвонил Гонсалесу и предложил тому позвонить мне. В то время я этого не понимал, но после того, что я узнал — и о чём не рассказал — из больничной сцены с Эшкрофтом, в глазах администрации Буша я был чем-то вроде заряженного пистолета, который мог выстрелить в любой момент. Так как я был заряженным оружием, они осторожно обращались со мной, но мне было очевидно, что служить заместителем Гонсалеса для меня было неправильно. Весной 2005 года я объявил, что в августе ухожу. Я рассуждал, что у нас был новый генеральный прокурор, которому нужен свой собственный заместитель. Я устал и был разочарован выбором моего нового босса. Без поддержки Эшкрофта у меня не хватало духу для, несомненно, новых проигрышных битв с администрацией. Что важнее, моя финансовая ситуация не улучшилась, а наш старший отправлялся в колледж. Настало время уходить. Я направил президенту своё прошение об отставке, вступавшее в силу в августе, чтобы обеспечить ответственный переходный период.

Как раз когда я собирался уходить из Министерства юстиции, вице-президент Чейни стал склонять Гонсалеса выпустить два оставшихся заключения, которые ему были нужны по политике допросов. Вдобавок к новому генеральному прокурору, Министерство юстиции также получило нового исполняющего обязанности главы Юрисконсультской службы, яркого и приветливого юриста по имени Стивен Брэдбери. Стив, у которого не было опыта в вопросах национальной безопасности, хотел быть официально номинированным на эту работу, и его подталкивали к тому, чтобы выпустить эти два заключения в том виде, который устраивал сторонников Чейни. Мы с Патриком Филбином были разочарованы, увидев, что его заключения были чрезмерно обобщёнными, не привязанными к конкретным примерам, и, по нашему мнению, глубоко безответственными.

Мы предложили Брэдбери рассмотреть фактическое недавнее дело человека, которого допрашивало ЦРУ. Мы знали о террористе, недавно находившемся в тюрьме ЦРУ, и чьи допросы были окончены. Мы предложили, чтобы он в точности описал, что делали с этим пленником, а затем написал заключение, не пересекала ли комбинация действий правовой порог в данном конкретном реальном примере. Это было единственным способом ответственно подойти к выдаче заключения. И, когда он так и поступил, данное реальное дело, учитывая всё, что мы поняли, делали с этим парнем, оказалось тем самым, в котором мы не посчитали, что всё могло вылиться в серьёзную боль или страдания, как определял их статут, и этот статут интерпретировало Министерство юстиции, пусть даже любой в здравом уме сказал бы, что этого человека пытали. Но даже если это заключение скорее одобряло то, что делали с тем пленником, это было не то, чего хотел вице-президент. Он хотел, чтобы Брэдбери разрешил легальность гипотетического сценария — «типичного» допроса — а не того, что ЦРУ в действительности делало с настоящими людьми.

Я встретился с генеральным прокурором Гонсалесом, чтобы объяснить ему, почему считаю безответственным подобным образом писать гипотетическое заключение — и тотчас увидел разницу между генеральным прокурором, которого знал и уважал, Джоном Эшкрофтом, и его преемником. Гонсалес устало пояснил, что вице-президент оказывает на него огромное давление, и что Чейни даже подтолкнул президента спросить, когда будут готовы заключения. Я ответил, что понимаю это давление, но не существовало прототипичных допросов. В них всех участвуют реальные допрашивающие, действующие с реальными субъектами, снова и снова шлёпающие их, морозящие их, связывающие их, с уникальными вариациями и комбинациями. Было невозможно написать заключение на перспективу без того, чтобы это выглядело так, словно Минюст выписал незаполненный чек. Я предупредил его, что однажды, когда это всплывёт, всё будет выглядеть так, словно генеральный прокурор в ответ на давление Белого дома спрятался в нору и сделал нечто, о чём все мы будем глубоко сожалеть.