Выставка

Между тем, не успел еще как следует засохнуть клей на марках, как из постели больного деда, вероятно, под воздействием того самого глотка вина, стали доноситься вздохи вроде любовных и одновременно стоны, язык его стал заплетаться. Слышите? Боби на кухне внимательнее прислушался: нет, точно, смотри ты, дед Октавиан, если слух не подводил Боби, все отчетливее на языке предков взывал к своим старым подругам (архивистку он заархивировал). При этом он воспользовался такой откровенной трубадурской фразеологией, что невозможно было усомниться в природе дружбы с ними, а также не было ни малейшего сомнения в том, что после призывов Октавиана его подруги начали перевертываться в гробах.

По существу сотрудничества, наряду с миссией Боби, отметим здесь и с нашей стороны, все это более не напоминало нежные связи. Ни то, как во взаимодействии с ежедневной явной и скрытой активностью вокруг Октавиана постепенно начал распространяться, как оказалось, неодолимый запах веков, особенно ночью и в обществе женщин, ни то, как тени фрустрированных[9] предков протолкнули только что воспринятого ими потомка в первые боевые ряды, то есть, во что-то вроде соперничества с дальним родственником А.Пинкерле[10], а о каком соперничестве идет речь, видно по тому, что их две кузины (с различными стратегиями, одной разработанной в глубине веков, основанной на, если я правильно понял, подкалывал Раджа, на предпосылке, что не имеет смысла вкладываться во что-то с большими усилиями, если можно и с меньшими, и другой, исполненной ад хок[11], парирующей, Октавиановой, расходующей собственную жизнь авансом) утвердили и пиколо кодичи, и линию, от которой ни одна из них не смела более отступить и сказать: Я не принадлежала ему, после чего получала право быть учтенной, скажем, под номером 46, или 91, или 189, и в строго деловом, ревизионном стиле, раз в три месяца они встречались вдвоем за мороженым и партией шахмат, каждый раз в другом городе, чтобы привести в порядок и сравнить списки с именами разных Аннабелл и Моник, а также обменяться сведениями о новейших достижениях в сфере защиты, и их и нас, и тут никакого значения не имели нежные связи, а все знакомые подряд, от цветочниц до графинь, целых три года признавались Октавиану, что им еще не приходилось целовать руку, которая (под лунным светом Средиземноморья) дымится (а дым всегда, как известно, является предвестником огня) так, как его рука. Что касается вдовы генерала Т., которую Октавиан никогда не включал в списки – лунный свет обливал былую красоту лица хозяйки и копченого лосося, сервированного на террасе семейной летней резиденции под лантернами, который с необыкновенной легкостью – с помощью бургундского, известного ускорителя пищеварения – скользнул (лосось) в защищенное толстым слоем пудры горло генеральши, в которое уже недопустимо нахально впились губы Октавиана.

Раджа выкалывал третий и последний ряд кредо под пазухой Боби. Понадобилось полных восемь месяцев, чтобы работа, наконец, подошла к концу.

Итак, все происходившее ранее не имело ничего общего с нежными связями, с сутью дела и с миссией Боби, потому что он только варьировал то первое письмо, причем всегда в форме личной исповеди и с умоляющим финалом. Адресовал их по указаниям деда и отправлял письма в различные посольства, дома престарелых, различные учреждения, ночные и шахматные клубы, отделения академий, или в курорты и частные клиники в Альпах. И редкие ответы, что они бы с радостью, если бы, Боби волшебным образом вынимал из почтового ящика деда Октавиана, ключ от которого был давным-давно утрачен. И еще более волшебным трюком, только для дедовых ушей, каждый раз превращал ответы, что они бы с радостью, если бы, в что они с удовольствием и максимально быстро, что они предприняли все, нащупали следы, и т. п., за что следовало незамедлительно выпить винца из запасов больного. Дед Октавиан, прослушав такие известия, сам приподнимался на кровати, частично для того, чтобы вино легче пилось, но чаще из-за того, что ему постоянно казалось, будто кто-то стучит в двери. Стучали: почтальон Мирко с пенсией, или врачи, или госпожа Добрила, третий этаж, квартира номер семь, с рыночными продуктами, которые она регулярно закупала для Октавиана с тех пор, как он слег. Лучше бы ты в следующий раз душ принял, дал Раджа Боби бесплатный совет, готовясь накалывать ему по страшной жаре татуировку, чем всякой ерундой заниматься.