Выставка

Никто не может сравниться с дщерью человеческой, любой, избегая ранения, уступил бы ей дорогу. Но не босоногий отрок. И он, такое ничтожное, простое дитя, шагнул навстречу дщери человеческой, волоча за собой по песку палку. И не посмотрел бы он на мычащую корову, которая бы в этот момент прошла рядышком, чертенок маленький, прекрасный как бог отрок, а не девица, хотя человек бы сказал – девица и бог, и зашагал по дунайскому песку как взрослый. Если бы человек повнимательнее присмотрелся, то заметил бы, что отрок не такой уж и маленький, а что касается его мужественности, то на теле уже просматриваются нежные мышцы, подрагивающие на ходу, пока он выступает по-царски, задумавшись, наверное, над чьим-то несчастьем, потому что все несчастья его самого миновали. Странные морщины омрачили его чистое и высокое чело от напрасных мыслей. И надулись его полные красные уста, и заулыбался он дщери человеческой, когда не более полуметра разделяло их, потому что видел он, что ее тетраэдрные лимфатические узлы защищали и его с того момента, как он, заглянув во тьму, впервые увидел ее (а с тех пор прошла целая жизнь) – появившуюся из пыли, которая, будучи следствием закономерного движения материи, каждые сумерки поднималась и опускалась с подобных облакам гор его родного края — вздрогнув при звуке первых капель дождя по тростниковой крыше амбара и звоне ботал в кошмарном сне (весь горел, объевшись после обеда недозрелыми дикими грушами) в небольшом стожке соломы. В амбаре он, кстати, выращивал пауков, и заснул, играя с ними. Теперь она сидела на половицах амбара в полуметре от него. Значит, могла ощупать его пылающий лоб, вместо того чтобы просто помахать ручкой перед глазами, чтобы убедиться, не ослеп ли он. На ее пальчиках и на носике, выделяющемся из мрака, в лунном свете сияли мелкие капельки дождя. И на этой боевой дистанции мальчик вытащил фломастер, который носил за поясом вместо шпаги, и тронул им ее меж грудей, чтобы проверить, какое встретится сопротивление. Она ответила ему той же мерой, но только чем-то ледяным и острым, отчего он сразу захихикал, и она угадала самую его чувствительную точку, и замычала: му-у-у. И не случилось потом ни ангарда, ни финта и купе, с помощью которого избегают мертвой точки и останавливают шпагу перед нанесением решающего удара, просто они скрестили свое оружие и начали колоть друг друга, бить, мычать и хохотать (дождь все усиливался) до тех пор, пока из-за ужина на столе, маминого ужина на столе он не поднялся с соломы, а она в тот же миг исчезла, будто до этого момента сидела на другом конце услужливых качелей, сооруженных с такой скоростью, с какой, возможно, создаются средства для увязывания и развлечения того, в чем нет жизни, исчезла в густых нижних слоях пыли – чтобы превратиться там в призрак. Перекусив на скорую руку, он опять рванул в амбар, куда это ты в такое время, да еще и под дождем? вынул отец трубку изо рта. В амбаре его встретило только слабое золотое сияние соломы да паук Божа, пеленавший муху. С тех пор вплоть до того времени, когда крестьяне, недовольные закупочными ценами на мясо и молоко, подчистую вырезали весь фонд крупного рогатого скота и пока в его родных краях не воцарилась призрачная тишина, он каждую ночь вскакивал с кровати, заслышав далекое мычание какой-то стельной страдалицы, горел, стонал, ледяной ветер хлестал его по всему телу, и преследовало его стадо скотоподобных грифонов с клювами, а он бежал от оглушительного топота навалившейся мошкары, пыли, мелкой травки, фотонов и кое-где застрявшими меж зернами песка животворными искрами, которые душили его, забивали нос и рот (непонятно откуда звучавший голос советовал ему сплюнуть) и щипали глаза (о чем он никому никогда и ни за что не рассказывал, и казалось, будто никто его вовсе не душил и не засыпал его глаза песком). Из-за всего этого ему наяву быстро осточертела популярная детская забава – хватать на бегу пеструшек за хвосты, чтобы эти героини сельской идиллии, возвращаясь с пастбищ домой, мычали во все горло, забава, во время которой он и его дружки с особым остервенением хватали за хвосты коров, которые, как было заметно по их дерганью мордами, еще не подпускали быков (за их разделение по этому признаку отвечал Сава).

И не сверкнула змеевидная игла под звездным ливнем, и не последовал за ней клинок. И тогда отрок тоже воткнул свою палку в песок и оставил ее позади себя. И взял дщерь человеческую за длань. И направились они вдвоем к смарагдовому челну, и ступили сверху в него, и уселись в нем словно на двух престолах. И исчезли в водах реки.