Сосед Владица смежил очи и умолк, словно именно в это мгновение ему удалось уловить прощальное эхо стучащих костылей – тук, тук, тук.
Вернув, наконец, очки на нос, он начал, как бы опираясь на невидимые костыли, подниматься со стула, одновременно поворачиваясь к мемориальному изображению во главе сдвинутых столов: такую речь в неминуемо наступившей тишине можно было произносить только стоя. Поэтому все мы тоже поднялись. И стояли, пока официантки не принесли на подносах изысканные блюда из дичи, конкретно – оленину (за счет немецко-венгерского охотничьего союза).
На обратном пути сосед Владица не произнес ни единого слова. Только еще раз просигналил.
К нам с соседом Владицей под козырьком, в зависимости от силы ветра и несколько искаженной перспективы, поворачивается то название улочки, то скорректированный мелом совет, жирно начертанный масляной краской. Пялимся на это так, как не смотрел бы самый въедливый судья-буквоед, получивший задание дать оценку выраженной креативности и степени внимания, которой заслуживает подвешенная к слишком высокому козырьку двусторонняя табличка. Со стороны мини рынка, или еще откуда-то, доносится запах дичи.
В этот момент из микролитражки, стоящей на парковке, слышится писк сигнализации. Не прошло и двух минут, как сосед Владица установил ее. Смотрю на часы. Кто знает, что перенес механизм во время капитального ремонта. А может, кукольное нутро разошлось от моих рассыпавшихся искр. Уа-уа-уа. К его воплям присоединяется и сосед Владица.
С двухчасовым запозданием здесь, под козырьком, на застекленной верхней половине вспомогательной створки входной двери опять начинается демонстрация, как на лобовом стекле микролитражки соседа Владицы. Сосед Раджа опять навязывает мне