Выцветание красного. Бывший враг времен холодной войны в русском и американском кино 1990-2005 годов

Но если боевики из циклов «Крепкий орешек» и «Рэмбо» просто конструировали своих героев на основе ценностей крутых рейгановских парней, то сценарий «Самолета президента» делает еще один шаг вперед в уходе от правдоподобия, делая своим главным героем действующего президента! Таким образом, этот фильм предлагает прямой перенос на экран того «стиля президента-мачо», который, по словам Джона Ормана, достиг апогея во время пребывания у власти Рейгана [Orman 1987: 18]. Уже вступительная речь Маршалла знакомит с большей частью тех семи качеств, которые Орман связывает с этим стилем – «конкурентоспособный в политике и жизни; любящий спорт и атлетичный; решительный, никогда не колеблющийся и не сомневающийся; безэмоциональный, никогда не показывающий своих истинных чувств; сильный и агрессивный, свободный от слабостей и пассивности; властный; “настоящий” мужчина, абсолютно чуждый “женственности”» [Orman 1987: 8]. Сцена возвращения Маршалла на самолет добавляет к этому атлетизм, обычно имеющий решающее значение в построении мужественного образа американцев: попав на борт, президент сразу же спрашивает, записал ли ему помощник футбольный матч «Нотр-Дам» – «Мичиган», и, невзирая на сообщение о мобилизации в Ираке, приказывает включить видео, после чего начальник штаба советует ему «заставить их [иракцев] передать мяч». Развивая эту метафору, президент отвечает: «Не сообщайте мне счет. Моя игра». Стопроцентно американский парень, он смотрит записанный на видео матч с банкой пива популярной марки «Бад», после чего быстро и твердо принимает решение отправить боевые подразделения в Ирак. Таким образом, в дополнение к атлетизму, который президент показывает в многочисленных поединках с террористами, фильм метафорически трактует сами международные отношения как подобие спортивной арены, а Америку – как команду родного города. Фактически «Самолет президента» мог бы послужить учебным пособием, демонстрирующим то, что, «подобно войне, спорт как выражение мужественности организован вокруг четырех моментов – поражения, боя, победы и товарищества» [Easthope 1990:70][217]. Позже, когда злодей говорит вице-президенту: «Я захватил его [Маршалла] жену, его дочь, его начальника штаба, его советника по национальной безопасности, его секретные документы – и его бейсбольную перчатку», – ироничное включение сюда атрибута наиболее значимого для американцев вида спорта подчеркивает подлость антагониста и исходящую от него угрозу родным ценностям. Более того, реакция одного из американских офицеров на эту угрозу вряд ли могла бы быть более очевидной в своем объединении патриотизма, атлетики и мужества: «Черт, никто не сделает этого с Соединенными Штатами. Президент вернет свою бейсбольную перчатку и поиграет шарами этого парня»[218].

«Этот парень», стремящийся заставить Россию и Америку освободить своего коллегу Радека, представляет в фильме в достаточной степени клишированного злодея времен холодной войны, которого президент-герой должен победить. Помимо участия в радековском «подавлении демократии» и восстановлении «старой советской империи под флагом геноцида», Иван Коршунов, так же как и Радек, явно стремится «освободить» Россию посредством искупительного пролития американской крови. Его мечта, как он напыщенно сообщает по телефону вице-президенту, – это день, когда «мать-Россия снова станет одной великой нацией, когда капиталистов вытащат из Кремля и расстреляют на улице, когда наши враги будут убегать и прятаться в страхе при упоминании нашего имени, и когда Америка попросит у нас прощения…»[219]. Когда он наконец впервые сталкивается с Маршаллом в конце фильма, он обвиняет Америку в том, что она инфицировала бывший Советский Союз «выдумкой, которую вы называете свободой – бессмысленной и бесцельной. Вы отдали страну гангстерам и проституткам. Вы все забрали у нас». Хотя антикапитализм и антиамериканизм этого высказывания очевидны (и рифмуются с российскими фильмами того же периода), совсем не ясно, что именно Коршунов подразумевает под «страной» и «нами». К 1997 году Казахстан уже шесть лет был независимым от России государством, и, как отмечает в своей рецензии Джеффри Макнаб, казахский террорист должен «по праву ненавидеть старый коммунистический режим», угнетавший его этническую группу [МаспаЬ 1997: 43]. В свете современной политики триангуляция Америки, России и Казахстана кажется лишь поводом для того, чтобы вновь вселить страхи перед советским рецидивизмом, изобразив революционного и в то же время реакционного фанатика, чье обращение к «матери-России» – наряду с его козлиной бородкой – отдает скорее эпохой Распутина или Ленина, нежели Ельцина.