Выцветание красного. Бывший враг времен холодной войны в русском и американском кино 1990-2005 годов

Кто поставлял <…> хорватские танки, снаряды мусульманской артиллерии, убивающие наших сыновей и дочерей? Именно правительства Запада нарисовали границы нашей страны, иногда чернилами, иногда кровью, кровью наших людей. А теперь вы отправляете своих миротворцев, чтобы снова переписать нашу судьбу. <…> Мы не можем принять этот мир, который оставляет нам только боль – боль, которую нужно заставить почувствовать миротворцев.

Нетипичный террорист, он заканчивает свою речь фразой: «Пусть Бог помилует всех нас». Некоторое сочувствие он продолжает вызывать у зрителя даже после прибытия в Нью-Йорк: он не бросает раненого соратника, он уводит из церкви детей и священника, в его воспоминаниях улицы Нью-Йорка монтируются с его родными улицами, на которых в хаосе гражданской войны погибли жена и дочь. В какой-то момент ему даже кажется, что он несет свою мертвую дочь по родным улицам. Кроме того, сама его убежденность о том, что он должен бороться с насилием и злом с помощью дальнейшего насилия, делает его похожим на Дево. Наиболее ярко это проявляется в сцене, где Дево приказывает снайперу стрелять в боснийца, несмотря на то что Гаврича заслоняет проходящая мимо прямо по линии огня семья – муж, жена и дочь. И как только Келли повторяет команду, все трое – она, Дево и Гаврич – оказываются связаны друг с другом как морально неоднозначные миротворцы, совершающие насилие, чтобы предотвратить еще худшее насилие.

Помимо неоднозначного Гаврича, сосуществующего в фильме с одномерным Кодоровым, в нем также представлена довольно обширная сеть зла, включающая в число иностранных угроз Соединенным Штатам короткие, но наводящие на размышления отсылки к Ближнему Востоку. В конце концов, все боеголовки, кроме одной, отправляются в Иран. Вдобавок ученый, который разбирает оружие, чтобы сделать его портативным, – это доктор Эмир Тараки, пакистанец, имеющий докторскую степень Гарварда в области астрофизики. Его послужной список Дево комментирует так: «Это верно. Мы обучили половину террористов мира». Наряду с существенно усложненной характеристикой Гаврича, эта современная трактовка заставляет выглядеть обращение фильма к традиционному злодею былых времен – злому русскому уму – еще более странно реакционным.

Своим затушеванным представлением балканского злодея в сочетании с гораздо глубже осознанной, чем обычно, политической обстановкой, «Миротворец», безусловно, выделялся на фоне других фильмов о России середины-конца 1990-х годов, даже если его русским персонажам и не стало лучше от этой изощренности. В числе благодарных критиков был Медхерст, который описал фильм как «стремящийся <…> смешать ласкающие слух взрывы и погони с искренней попыткой разобраться в недавних и теперешних трагедиях в Восточной Европе». Хотя Медхерст пришел к выводу, что такая двоякая цель сделала фильм «шизофреничным», он все же посчитал эту неудачу благородной, назвав «Миротворца» «одним из самых интригующих голливудских фильмов года», поскольку он, «по крайней мере, пытается расширить кругозор кинематографа, вводя небольшое усложнение в традиционно примитивный жанр» [Medhurst 1997: 50]. Медхерст также отметил эволюцию гендерной темы, поскольку «гибкая визуальная динамика» этого фильма опровергла «утомительные истины киноиндустрии о неспособности женщин справляться с боевиками» [Medhurst 1997: 50]. В отличие от него, Дэвид Энсен, которому, напротив, не понравились эти небольшие отклонения фильма от канонов жанра, одновременно раскритиковал «Миротворца» и за то, что он «не сломал шаблон» жанра боевика. Похвалив фильм за «довольно стильное заполнение квоты бездумного экшена», он все же отметил, что авторы зря посчитали его «умным»: «Ледер пытается привнести чувство скорби в жанр, занятый исключительно подсчетом трупов, и эти вещи совершенно несовместимы» [курсив мой] [Ansen 1997: 71]. Именно неодномерный злодей и «попытки придать [ему] трагическую глубину» показались Энсену самым «поверхностным» решением фильма, совершенно напрасно пытающимся украсить этот экшен-триллер.

В то время как большинство американских критиков разносили актерское мастерство и имидж Клуни, а многие находили Кидман слишком гламурной для роли ученого, подбор исполнителей на роли русских был на самом деле более интересным.