Вздор

Официальная связь Ричарда Эллермана с гигантским предприятием, носившим его имя и которым он управлял, была тонка и не поддавалась точному определению. Он не числился даже служащим компании. В списках он значился одним из пятнадцати директоров, составлявших совет компании. Газетным корреспондентам он часто говорил, что не имеет никакого отношения к политике компании, кроме самого обычного («в качестве члена совета, знаете ли, я располагаю таким же голосом, как все»). По бухгалтерским книгам компании ему принадлежало не более одной десятой всех акций предприятия, остальные пятьсот тысяч акций были распределены между подставными лицами.

Он был насквозь пропитан врожденной, инстинктивной плутоватостью ума второго сорта. В Америке эта плутоватость возведена в науку и окружена глубоким почетом. Ее называют ловкостью. Несомненно, наблюдательные и проницательные читатели видели, как просвечивает этот дух плутовства в газетных статьях под заголовками, напечатанными жирным шрифтом: «Душа ловкого адвоката входит в рай». «Умная ложь финансистам во спасение». «Талантливый пастырь доказывает, что Христос думал не то, что говорил».

В комиссии по расследованию взаимоотношений рабочих и капиталистов, учрежденной конгрессом, ловкость Ричарда Эллермана вдохновляла менее даровитых людей. Он не знал ни существующей на эллермановских заводах заработной платы, ни стоимости производства. Его память была весьма плоха. Он помнил, что один раз там была стачка, но не мог припомнить, ни чем она была вызвана, ни чем она кончилась. Он производил впечатление наивно неосведомленного и даже глуповатого человека, но каждый, приглядевшись ближе, нашел бы его позицию крайне остроумной и ловкой.

После встречи с сыном и инцидента с карточкой Хэнтера, старший Эллерман повернул в свою контору, в западное крыло дома. Он вошел туда, улыбаясь. Настроение у него было веселое, и оранжерейная гвоздика в петлице прекрасно сшитой пары молодила его приятную внешность. Эта контора была нервным центром широко раскинувшегося эллермановского предприятия и была скромна и незаметна, как обычно свойственно нервным центрам… Мозги – дело другого рода. Они шумны. Мозги автомобильной компании Эллермана занимали четыре этажа в здании из стали и камня, с фасадом на озеро в Чикаго. Четыре этажа были набиты мозгами, рекламой, экспертами по поднятию производительности, карточными каталогами и людьми, прикладывающими штемпеля. Из этого здания через поля, луга, леса по всей стране тянулся провод, конец которого находился в той комнате, в которую только что вошел Ричард Эллерман. В данную минуту у конца этого провода стояла Б.М. и говорила мягким, но твердым тоном. На эллермановских заводах в Иллинойсе и в их мозговом центре в Чикаго Б.М. считалась символом динамита. Ее звали Беатриса Марголин. Она состояла личным секретарем Эллермана.

Это была тридцатипятилетняя женщина, с холодными голубыми глазами, бесцветным лицом, тусклыми темно-каштановыми волосами. Одета она была в красный простой служебный костюм. Получала она жалованье двух вице-президентов. Б.М. являлась тонким механизмом в большом деле – механизмом без сердца, без ненависти, без страсти, без любви и без страха. Ее знания были таинственны и могли обескуражить кого угодно. Она знала об эллермановской компании больше всех на свете. Ее письма, начинающиеся «М-р Эллерман поручил мне сообщить вам…» и подписанные «Б.М»., вселяли радость и ужас в сердца людей, находившихся очень далеко. «Мудрецам» из служащих на предприятии было известно, что Ричард Эллерман редко предпринимал что-нибудь, касающееся компании, не посоветовавшись с ней; известно было и то, что иногда в конце недели все дела решала она одна. Ее подпись на деловых сообщениях имела такое же значение, как подпись самого Эллермана. Опытные подлипалы в штабе компании рассчитывали воспользоваться этим обстоятельством. Многие из них писали ей тонко составленные любовные послания. Она их рвала, a писавших переводила в Южную Америку. Какая странная сила управляла этим существом? Она не любила общественной жизни. Была очень умна, но не читала ничего, кроме докладов служащих компании. По-видимому, у нее не было никаких симпатий, но по воскресеньям она спокойно ходила в церковь одна, с роскошно переплетенным молитвенником в руках, а свои скромные чеки в разные благотворительные общества отправляла с астрономической точностью. Она была здоровая и зрелая женщина, но воображение отказывалось представить ее влюбленной, в растрепано-вакхическом виде.