Взметайся, разум мой, в небесны дали

Я верою умоюсь родниковой,
Неверие отвергнув поутру.
И, запахнувшись молча в плащ холщовый,
Скажу, что никогда я не умру.

Пусть молнии сверкают надо мною,

Пусть гром грохочет гулко в небесах,
Я буду жизнью жить всегда земною
В своих златых сверкающих мирах.

Что мне другие скажут — не услышу,

Глаза закрою, чтоб не видеть смерть.
Её я всей душою ненавижу,
Эй, расступись, незыблемая твердь!

В лучах идёт бессмертный человече,

Неся с собою вечность на плечах.
И пусть сегодня полыхают свечи
В пузатых белокаменных церквях.

Схвачу улыбку я, не видя мрака…

Схвачу улыбку я, не видя мрака.
Зачем он мне, никчёмный реквизит?
И на арене цирка-вурдалака
Через себя я сделаю кульбит.

И пусть мне много лет — не верю цифрам!

Пятёрки превращаются в ничто.
Отдам судьбу всецело тайным шифрам,
В своих стихах расставив решето.

Сквозь сито мысли падают на сцену

И убегают прочь во все концы.
А я им нахожу опять замену,
В душе кромсая заново рубцы.

Але! Зал замер в ожиданьи чуда,

И свет струится прямо на меня.
Я в бездну глаз спущусь из ниоткуда,
Чтоб влить в сердца Христового огня.

Затем уйду, раздевшись напоследок,

Свои грехи пред Богом разложив.
Я в дивный мир с улыбкою уеду,
Осознавая, что я снова жив.

Баку… Детство…

Баку, Баку! Мой яркий детский рай,
Оливковый винтаж солоноватый.
Каспийских чаек гулкий урожай,
арбузно-сладкий полосатый.

Душа Муслима, куполом накрыв,

Просторы Апшерона защищает.
А на бульваре нефтяной прилив
Лиловой прядью с мыслями играет.

Проспект Московский широтой границ

Опять к себе на праздник приглашает,
Чтоб первым быть из наших всех столиц.
Ура! Народ по площади шагает!

И Башня Девичья, стан распрямив,

Глядит на небо — в зеркало Кавказа.
Часы на вышке, время ощутив,
В безвременье ныряют без наказа.

В нём я худой, стеснительный пацан,

В себя впитавший монтинские ноты.
Начав писать свой жизненный роман,
Не забывал бакинские красоты.

Не забывал своих родных и дом,

Тот двор, что утопал в тени от счастья.
Мы, дети, жили под святым крылом,
Не ведая глобального ненастья.

Теперь уж, что ж, расстался я с Баку,

Других сейчас он сладостно чарует.
Но хочется так верить старику, —
Он обо мне хоть иногда тоскует.

Нереальны мы, нереально мирозданье…