Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

Принято полагать, что геноцид и насилие в целях массового уничтожения являются производными от идеологии, в особенности от таких утопических идеологий, как нацизм или советский коммунизм, претендующих на то, чтобы делать историю. Но, как указывает Изабель Халл, целые народы были уничтожены без каких-либо великих идеологических планов. Геноцид может быть «побочным продуктом обычных методов и организационной динамики военного времени, генерирующих „окончательные решения“ всех предполагаемых проблем». Исследовательница делает вывод, что «цели, „окончательные решения“, в реальности были обусловлены ожиданиями и привычками, проистекавшими от самих средств — от насилия — и от мер, принятых для осуществления насилия или контроля над насилием»[933]. Как я покажу ниже, использованию методов государственного насилия, конечно, могут придаваться идеологические цели. Однако не следует считать, что государственное насилие обусловлено идеологией. Гораздо вернее будет заключить, что методы государственного насилия сформировались до Первой мировой войны и в ходе ее, а затем были идеологизированы и приспособлены к целям преображения общества.

Гражданская война в России и 1920-е годы

Если в годы Первой мировой войны граница между солдатами и мирным населением оказалась размыта, то Гражданская война привела к окончательному слиянию военного и штатского. Во многих случаях разница между комбатантами и штатскими исчезла полностью, поскольку и красные, и белые военачальники применяли насилие против всех, кого они считали врагами. Действительно, даже линии фронта часто оставались нечеткими. На долю большевиков выпала не только вооруженная борьба с белыми, но и огромная задача — подавить крестьянские восстания и мятежи анархистов по всей стране. В этом контексте политические и военные деятели прибегли к социальной классификации и технологиям отсекающего насилия, используя их с большей интенсивностью, чем когда-либо.

Государственное насилие в годы Гражданской войны было выстроено по шаблону политики, применявшейся к населению в Первую мировую, — с ее использованием социологической статистики, этнической классификации, депортаций, интернирования в лагеря. Хронологически одна война перетекла в другую: с 1914 по 1921 год российское общество непрерывно воевало. Поэтому опыт Первой мировой и методы, применявшиеся в ней, влияли на действия обеих сторон Гражданской войны. В частности, из царского офицерского корпуса происходило большинство как красных, так и белых военачальников. Тухачевский — лишь наиболее яркий пример красноармейского командира, прошедшего обучение в Академии Генштаба и служившего в Русской императорской армии. Из царских офицеров, сражавшихся в Первой мировой войне, 70 % участвовали и в Гражданской: 40 % — на стороне белых и 30 % — на стороне красных[934].

Свирепость Гражданской войны и ощущение битвы не на жизнь, а на смерть, свойственное руководителям и той и другой сторон, тоже способствовали продолжению и интенсификации государственного насилия. В первые месяцы после Октябрьской революции большевики вели отчаянную борьбу за удержание власти и, как было указано в предыдущей главе, в момент кризиса в декабре 1917 года сформировали тайную полицию (ВЧК). Первоначально созданная лишь с целью расследований, ВЧК в скором времени начала проводить аресты и внесудебные казни[935]. В то время как умеренные большевики возражали против наращивания полицейской власти, Ленин выступал за расширение государственного насилия. 9 августа 1918 года он предупредил нижегородское руководство, что «в Нижнем, явно, готовится белогвардейское восстание», и приказал казнить всех, у кого найдется оружие, а также провести «массовый вывоз меньшевиков и ненадежных». В тот же день он телеграфировал пензенскому губисполкому, потребовав «провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев» и приказав «сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города»[936].