Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

М. С. Урицкий, председатель Петроградской ЧК, выступал против призывов к государственному террору, но 30 августа 1918 года он был убит[937]. В один день с его убийством произошло покушение на Ленина, и большевистские деятели решили, что их жизни угрожает контрреволюционный заговор. Советское руководство немедленно создало специальные трибуналы тайной полиции («тройки») для разбирательства с «контрреволюционными элементами». Наркомат юстиции протестовал против внесудебных приговоров, но мнение Ленина и других ведущих большевиков перевесило[938]. Дзержинский, глава ВЧК, составил обращение к рабочему классу, призвав к «массовому террору» против контрреволюционеров. 5 сентября советское правительство издало постановление, гласившее, что «необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях»[939]. Чекисты создали сеть концлагерей, в которых к маю 1919 года находилось 16 тысяч человек, а к сентябрю 1921 года — более 70 тысяч[940]. Некоторые из этих концлагерей располагались на месте бывших лагерей военнопленных Первой мировой войны[941].

Концлагеря были одной из форм отсекающего насилия, удалявшей тех, в ком подозревали врага, из общества и имевшей целью нейтрализовать таким способом оппозицию. Но советская власть не пренебрегала и показательным насилием — сжигала деревни, брала заложников и устраивала публичные казни. С точки зрения большевистских лидеров, эти формы показательного насилия представляли собой «красный террор», задачей которого было напугать оппозицию и заставить ее подчиниться. Так, М. Я. Лацис, один из руководителей ВЧК, оправдывал террор следующим способом: «Необходимо не только уничтожить живую силу противника, нужно показать, что каждый, поднявший меч против существующего строя, от меча и погибает. В этом — смысл гражданской войны, который хорошо учтен буржуазией, но нами очень туго или совсем не усваивается»[942].

Чтобы эти моменты государственного насилия не показались проявлением большевистской идеологии или фанатизма, отметим, что белогвардейцы в ходе Гражданской войны использовали весьма сходные методы. Они тоже проводили бессудные расправы, заключали под стражу тех, кого подозревали во враждебности, и сжигали деревни. Даже зеленые — восставшие крестьяне, отвергавшие как власть красных, так и власть белых, — создавали трибуналы («народные суды»), карательные подразделения и мобилизовывали людей на принудительный труд[943]. Таким образом, Гражданская война в России привела к интенсификации государственной практики отсекающего и показательного насилия, а также социальной и этнической классификации, позволявшей определить мишени этого насилия.

Хотя формы государственного насилия, осуществляемого всеми сторонами Гражданской войны, были исключительно сходными, мишени его различались. В ноябре 1918 года Лацис писал в «Красном терроре», официальном журнале ВЧК: «Мы не ведем войны против отдельных лиц, мы истребляем буржуев как класс»[944]. Ленин не был согласен с этой позицией. Тоже не доверяя «буржуазным специалистам», он тем не менее стремился защитить их, считая, что их опыт необходим для построения социализма. Хотя высказывание Лациса и было, с точки зрения Ленина, слишком радикальным, оно отражало тот политико-социологический трафарет, по которому действовали большевистские деятели. В их глазах Гражданская война была войной между классами, в которой рабочие и крестьяне-бедняки сражались на их стороне, а купцы и кулаки — на стороне противника. Подобно тому как царские военные статистики делили население на этнические группы, классифицируя их по степени политической лояльности, большевики отнесли различные социальные группы к числу своих друзей или врагов.

Как большевики, так и белогвардейцы использовали и другие критерии в своей социально-политической классификации. Казаки, статус которых в царское время был привилегированным, считались в Гражданскую войну врагами большевиков и союзниками белогвардейцев. Когда весной 1919 года Красная армия пришла на Дон, советское правительство провозгласило политику «расказачивания», которая в крайних своих проявлениях включала полное искоренение казачьей элиты. Местные комиссары разделили казаков на три категории: богатые, средние и бедные, и первая из них (в некоторых регионах составлявшая более 20 %) подлежала истреблению по приказам военных трибуналов. Кроме того, советское правительство спланировало программу колонизации, целью которой было разбавить казачий «элемент» «крестьянским элементом из Центральной России», чтобы укрепить большевистское влияние на Дону[945].