Читаем Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939 полностью

Процесс бюрократической консолидации не всегда шел гладко. В августе 1918 года, отвечая на запрос Ленина о формировании Наркомата здравоохранения, нарком Николай Семашко доложил, что медицинские отделы наркоматов внутренних дел, просвещения, труда и социального обеспечения объединены в рамках Наркомата здравоохранения. Но вслед за тем он стал жаловаться, что чиновники, ведающие медико-санитарными вопросами в Наркомате по военным делам и в Наркомате путей сообщения, отказываются подчиняться Наркомату здравоохранения[275]. В ответ на это Совет народных комиссаров (СНК) приказал всем служащим, занимающимся медико-санитарными вопросами, перейти в подчинение Наркомату здравоохранения. Впрочем, в последующем меморандуме Семашко продолжал порицать военно-санитарные отделы за то, что они сохраняют свою независимость, а также за плохо налаженную эвакуацию раненых солдат с фронта[276].

Доклад Наркомата здравоохранения, составленный осенью 1918 года, сообщал о прогрессе в деле централизации медицинской помощи. Так, отмечалось, что наркомат взял под контроль все медицинские учреждения, а противоэпидемические меры стали более систематическими, чем это было возможно в прошлом[277]. Учреждение Наркомата здравоохранения привело также к тому, что под централизованный контроль попало управление медицинскими вопросами на местах. После Октябрьской революции советское правительство поощряло местные Советы решать проблемы здравоохранения самостоятельно, но в силу нехватки ресурсов и опыта они не добились особого успеха. В конце 1918 и в 1919 году Наркомат здравоохранения взял местное здравоохранение под прямой контроль, регистрируя врачей и выделяя деньги больницам напрямую, минуя местные Советы[278].

Другим шагом к централизованному контролю над здравоохранением стала национализация всех аптек в декабре 1918 года[279]. Советские медицинские чиновники выступили за национализацию, заметив, что частные аптеки «совершенно не выполняют задачу» предоставления населению лекарств. Они добавили, что крайняя нехватка медикаментов привела к их резкому подорожанию и национализация необходима для контроля за ценами[280]. Как мы видим, антикапиталистическая идеология хорошо сочеталась с государственнической позицией чиновников здравоохранения. Перед лицом катастрофического ухудшения здоровья населения не только большевистские чиновники, но и беспартийные специалисты сочли, что частное и ориентированное на получение выгоды медицинское обслуживание не справляется со своей прямой задачей и даже является аморальным. Они считали, что необходимо централизованное здравоохранение, осуществляемое в интересах населения в целом.

Тенденция к углублению государственного вмешательства в здравоохранение еще больше укрепилась в Советском Союзе в результате Гражданской войны, которая принесла не только смерть и разрушение, но и широкое распространение голода и болезней. С 1918 по 1920 год советские чиновники зарегистрировали 5 миллионов случаев заболевания сыпным тифом (3 миллиона из которых повлекли за собой смерть), а, по оценке, общее число заболевших было куда большим. Другие болезни — брюшной тиф, холера и малярия, — хотя и уступали сыпному тифу по смертоносности, тоже нанесли тяжелый урон жителям страны. В целом за период с 1916 по 1923 год количество смертей от голода и болезней оценивается в 10 миллионов[281]. В 1918 году Наркомат здравоохранения приказал, чтобы о каждом случае заражения инфекционным заболеванием врачи докладывали в течение двадцати четырех часов; эти данные накапливались и каждые пять дней обсуждались специальной комиссией по инфекционным заболеваниям. В 1920 году Центральное статистическое управление составило таблицы по губерниям с числом ежемесячных смертей от каждого инфекционного заболевания и сравнило эти цифры с земской статистикой болезней на 1913 год[282].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги