Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939

Попытки укрепить семью, предпринимавшиеся в СССР, были схожи с тем, что делалось в других странах, как по содержанию, так и по целям (повышение фертильности). Но уникальной чертой Советского Союза был тот факт, что семья успела подвергнуться разоблачению как буржуазное учреждение. Отнюдь не было очевидно, что советские деятели выберут именно семью в качестве опоры для повышения рождаемости. Существовала ясно изложенная альтернативная модель сексуальной и социальной организации советского общества: рождение детей вне брака и коллективная ответственность за их воспитание. Ведущая советская феминистка Александра Коллонтай выступала за освобождение любви от ограничений брака и за избавление женщин от необходимости воспитывать детей — избавление при помощи введения коллективной ответственности и государственного финансирования. Ряд других советских мыслителей 1920-х годов поддерживали эти взгляды, в частности социолог С. Я. Вольфсон, мечтавший о том дне, когда семья будет сдана в антиквариат[549].

Тем не менее многие партийные лидеры, в том числе Ленин, верили в важность брака. С их точки зрения, сексуальное освобождение и уничтожение семьи отвлекали внимание от строительства социализма (а то и были извращением последнего)[550]. Врачи тоже выступали за сохранение брака. Доктор А. О. Успенский заявлял, что нормальная половая жизнь может быть только в браке; если же брака нет, о ней не может быть и речи[551]. Советские юристы винили распад семьи в появлении тысяч бездомных и заброшенных детей, представлявших собой серьезнейшую общественную проблему[552]. В конечном счете партийные деятели решили сохранить семью и даже способствовать ее укреплению. И дело было не только в инструментальных функциях семьи, повышавшей рождаемость и обязывавшей родителей вырастить своих детей. Она, семья, еще и соответствовала взглядам партийных лидеров на то, чтó является приличным и как должно быть организовано социалистическое сообщество (хотя феминистки и не были с этим согласны).

В середине 1930-х годов советское правительство предприняло меры по поддержке семьи. Закон 1936 года, запретивший аборты, вместе с тем заметно усложнил развод. До введения этого закона действовал декрет 1918 года, принятый с целью ослабить брак и потому сделавший развод по заявлению любого из супругов легким и быстрым[553]. Согласно новому закону, чтобы развестись, оба супруга должны были прийти в суд. Плата за развод выросла с 3 рублей до 50 (а также до 150 рублей в случае второго развода и 300 рублей в случае третьего)[554]. Кроме того, советское правительство решило повысить значимость и почетность брака в глазах населения. Загсы стали более величественными, чиновники получили указания обращаться с новобрачными вежливо и уважительно, сертификаты о заключении брака стали красивее, а в магазинах начали продавать обручальные кольца. Пропагандистская кампания подчеркивала святость семьи и брака[555].

Наряду с укреплением семьи советское правительство решило повысить отцовские обязательства. Закон 1933 года, требовавший регистрации всех новорожденных в течение месяца, предоставлял матери право назвать отца ребенка вне зависимости от того, состояла ли она в браке с этим мужчиной, и даже в отсутствие последнего. Мужчина, не признающий своего отцовства, все равно записывался отцом, если мать ребенка называла его таковым и предоставляла доказательства совместной жизни[556]. Закон 1936 года, тот самый, который запрещал аборты и усложнял процесс развода, повысил требования к отцам по части алиментов. Минимальная сумма алиментов составляла четверть от доходов неженатого или разведенного отца в случае, если ребенок был один, треть — если детей было двое, и половину — если их было трое и больше. Наказание за неуплату алиментов выросло до двух лет тюрьмы[557]. В последующие годы советское правительство показало, что оно серьезно относится к отцовской ответственности, приняв ряд мер по выслеживанию нерадивых отцов. Важность отцовства начала подчеркиваться и советской пропагандой: статья в «Правде» под названием «Отец» констатировала, что «отец, который не хочет нести своих отцовских обязанностей, — разрушитель семьи»[558].