Другим процессом, который шел параллельно с усилением государственного вмешательства и упадком родительского авторитета, стал рост внесемейных детских и юношеских организаций. Как мы уже обсуждали в предыдущей главе, в числе подобных организаций в других странах были бойскауты и герлскауты. В Советском Союзе эти организации были распущены, но возродились в ином обличье в 1922 году — с учреждением комсомола и пионерского движения. Обе организации позаимствовали девизы и правила (быть «всегда готовыми», честными, чистыми и храбрыми) напрямую у скаутов, но отказались от восхваления Бога и почтительности. Будучи похожи на скаутов по форме, комсомольская и пионерская организации отстаивали совсем другие ценности — не здоровый индивидуализм и религиозность, а коллективизм и атеизм[663]
. Кроме того, советские организации отличались тем, до какой степени они ставили государство выше семьи, а также своим чисто государственным характером. Героем и образцом для пионеров был Павлик Морозов, мальчик, который, как считалось, разоблачил собственного отца перед советской властью[664]. Детские и юношеские организации в других странах учили патриотизму, но не доносам на собственных родителей. И в то время, как в других странах внесемейными организациями часто руководили структуры негосударственные (политические партии, профсоюзы, церкви), в Советском Союзе были позволены только государственные организации[665]. Вмешательство в воспитание детей в СССР было во многом похоже на то, что происходило в других странах. Специфическими же чертами пионерской организации и комсомола были их исключительный размах, тесная связь с государством и ценности, которым они учили.Ил. 11. Советский плакат, пропагандирующий медосмотры младенцев, 1930-е. «Полно в консультациях — пусто на детских кладбищах. Дети не должны умирать!» (Плакат RU/SU 1630. Poster Collection, Hoover Institution Archives)
Итак, государства эпохи модерна начали наступление на права личности и семьи сразу на всех этапах продолжения рода и воспитания потомства. Воспроизводство населения стало государственной заботой. То, что прежде считалось естественным феноменом, теперь надлежало отслеживать, регулировать и контролировать. В самых разных странах, но в первую очередь в промышленных державах, где показатели фертильности снижались, стали популярны борьба за повышение рождаемости и различные методы увеличения численности населения. Особенно широко эти веяния распространились после Первой мировой войны. Репродуктивная политика, проистекавшая из новых взглядов, включала в себя запрет абортов, кампании против венерических заболеваний, попытки контролировать сексуальность, подразумевала меры по поддержке семьи как орудия государственных интересов и особое внимание к детскому здоровью и воспитанию детей. Возможно, ни в одной другой сфере стремление социальных реформаторов и правительственных чиновников к преобразованию мира не проявилось столь явственно, как в попытках государства повлиять на воспроизводство населения. Замыслы по переустройству общества отнюдь не были прерогативой Советского Союза.
В рамках этой обширной картины вмешательства государства и специалистов в процесс воспроизводства населения репродуктивную политику СССР можно охарактеризовать следующим образом. Советское руководство тоже стремилось повысить рождаемость, но, в отличие от правительств Северной Европы и США, не желало ограничивать воспроизводство «непригодных» людей. Советские врачи отвергли отрицательную евгенику еще до того, как правительство разоблачило евгенику как фашистскую науку. В этом они напоминали своих коллег из католических стран Европы и большинства развивающихся стран мира. Кроме того, советское руководство стремилось регулировать половую жизнь, улучшать репродуктивное здоровье и вводить современные методы ухода за детьми, а в 1930-е годы стало прибегать ко все более принудительным мерам. Советская репродуктивная политика и учреждения ухода за детьми отвечали общему представлению о том, что общественное вмешательство, соответствующее научным нормам и нуждам государства, — явление нормальное. Данное представление, характерное для эпохи модерна, возникло под влиянием европейской социологии и новой медицины и окончательно сформировалось благодаря требованиям массовой войны и широкомасштабного промышленного производства. В случае Советского Союза эта точка зрения дополнительно укрепилась в результате революции, которая, казалось, подарила возможность создать совершенно новое общество и нового человека. Возникновение новой политической системы означало, что cоветское государство было создано в тот исторический момент, когда социальные нужды и государственная безопасность представлялись куда более важными, чем автономия семьи и индивидуальные свободы.