Первым отреагировал Спирос Сагиас, секретарь кабинета министров. Он упомянул «неправильные переговоры», сказал, что вообще «процессы» организованы неправильно, а нам требуется поскорее завершить сделку с кредиторами. Говорил он долго, затянуто, почти намеренно медленно; мое имя не прозвучало ни разу, но было совершенно ясно, что вина за все перечисленное возлагается на меня. Йоргос Стафакис, министр экономики и мой давний коллега по университету, пошел даже дальше: «Дуэт Варуфакиса и Теокаракиса, которых я люблю как братьев, не способен, увы, гарантировать нам соглашение. А Хулиаракис сможет».
Если под соглашением он имел в виду капитуляцию перед Визером и Дейсселблумом, то был абсолютно прав: Хулиаракис – действительно тот человек, которому доверяют подписывать документы о капитуляции. Я не поленился сказать это вслух. Мое краткое выступление было встречено неловким молчанием.
Слово взял Евклид Цакалотос. Неужели и он поддержит эту попытку внутреннего переворота? Он поступил иначе. Не упомянув ни Хулиаракиса, ни меня, он назвал Теокаракиса блестящим ученым, мыслителем и верным другом, но прибавил, что тот лишен организаторских способностей, необходимых для столь сложных переговоров. Подразумевалось, что он одобряет возвращение Хулиаракиса.
Я никогда не испытывал неприязни к Стафакису. Его взгляды были очевидны с самого начала: мы должны смиренно принимать все указания «Тройки». Но меня изрядно разочаровали те моих товарищи, которые совсем недавно клялись никогда не сдаваться. Особенно огорчила позиция Евклида. Он знал, кто такой Хулиаракис и на что тот годится. В беседах со мной он характеризовал Хулиаракиса куда более резко, чем я сам когда-либо себе позволял. Почему же Евклид теперь ополчился против нашего друга Теокаракиса и поддержал кошмарное предложение Алексиса? Почему он хотя бы не промолчал, как Паппас, который словно забыл о собственных словах двухдневной давности, или даже как Драгасакис, который, без сомнения, был доволен решением Алексиса, но ничуть не рвался выступать? Ответ я получил через несколько минут, когда Алексис объявил, что Евклид будет координировать деятельность брюссельской группы, технические переговоры в Афинах и мои схватки в Еврогруппе.
Остаток этого чрезвычайно долгого заседания я, что было для меня нехарактерно, в основном отмалчивался, тогда как остальные намечали курс полного подчинения условиям «Меморандума о взаимопонимании»; это было полной противоположностью плану, с которым я вернулся из Вашингтона. Причина моего молчания была проста: я мысленно сочинял прошение об отставке. Финал близился. Мне не было места в кабинете, который готов сдаться, не важно – сознательно или по принуждению. Как кровь для акулы
Позже в тот же день я заглянул в парламентский кабинет Алексиса с прошением об отставке в кармане. Я не обсуждал свое прошение ни с кем, даже с Данаей. Мне хотелось дать Алексису еще один шанс передумать, и на сей раз я бы, пожалуй, не удовлетворился зажигательными речами, маскирующими неприятную правду. К счастью, их не было.
Когда я пришел, Алексис приветствовал меня, но попросил подождать и удалился в ванную комнату. Присев на диван, я огляделся по сторонам и увидел несколько страниц формата А4 на журнальном столике. Я взял эти бумаги в руки. Когда Алексис вернулся, на моем лице, без сомнения, отражалось искреннее возмущение по поводу прочитанного.
Взмахнув бумажками, я спросил – правильно ли я понимаю, что он не стал уведомлять меня о запланированных уступках, поскольку догадывался, что я буду категорически возражать?
– Верно, – признался он с виноватой улыбкой.
– Алексис, вы понимаете, что это значит? Понимаете, на что идете, делая такие уступки? Вы что, не сознаете, что фактически одобрили политику жесткой экономии?
Основное возмущение у меня вызвала цифра в 3,5 %; она вонзилась мне в сердце, как ржавый гвоздь. Бумаги, подобранные мною со столика, представляли собой письмо, подписанное премьер-министром Греции и адресованное «Тройке»; в письме говорилось о согласии на бюджет с первичным профицитом в размере 3,5 % от национального дохода. Как ни поразительно, та же цифра фигурировала в планах на 2018 и 2019 годы и далее – вплоть до 2028 года. За исключением Сингапура и богатой нефтью Норвегии, ни одна страна в мире не могла похвастать первичным профицитом бюджета в размере 3,5 % десять лет подряд. А в нашем случае, при депрессивной экономике, в отсутствие нормально функционирующих банков и при отрицательном показателе инвестиций, подобное граничило с абсурдом; конечно, экономическая политика бывает нелепой, но не до такой же степени!
– Откуда это взялось, Алексис? – требовательно спросил я.
– Хулиаракис полагает, что мы должны пойти на эту уступку, чтобы добиться соглашения, – ответил он. Очевидно, вот что имел в виду Стафакис, когда сказал, что Хулиаракис единственный способен обеспечить быстрое заключение соглашения с кредиторами – то есть полную капитуляцию.
Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.