Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

Разумеется, это не вся история. Помню, мой отец сказал мне, когда понял, что я по молодости тяготею к идеологии левого толка: «Когда я сидел в концлагере за то, что был коммунистом, то знал – возьми наша сторона верх в гражданской войне, я оказался бы там же, только с другими охранниками». После отставки, сталкиваясь с откровенной ложью и вопиющей беззастенчивостью бывших товарищей, я регулярно вспоминал эти слова отца.

Составление окончательного баланса «греческой весны» 2015 года может показаться непростой задачей. Но все просто. В четверг, 23 июля 2015 года, я получил двойной опыт, который помещает сюжет этой книги в надлежащий контекст.

В тот день у меня в плане стояли две встречи, обе утром и обе с корреспондентами международных СМИ. Первая, после десяти утра, состоялась в офисе, который размещался в полуразрушенной аркаде возле площади Синтагма. Когда я выходил, в аркаде меня встретили телекамеры, орава журналистов требовала интервью. Как я уже рассказывал, мужчина средних лет начал обвинять меня в том, что я разрушил его бизнес, закрыв греческие банки. Я попытался было вступить с ним в диалог, но ему явно хотелось, что называется, отвести душу, выкрикивая оскорбления, поэтому я попрощался и направился к выходу из аркады, где был припаркован мой мотоцикл. Мужчина шел за мною следом, продолжая изрыгать проклятия. Заголовки вечерних газет гласили: «За Варуфакисом гнался разгневанный бизнесмен, чью жизнь поломал бывший министр».

Чуть позже состоялась вторая встреча – в Национальном саду, сразу за парламентом: фотосессия для немецкого журнала, который хотел опубликовать обширное интервью со мной по поводу Еврогруппы и общего состояния Европы. Недалеко от места съемок играли двое ребят. Я мысленно отметил, что одеты они скромно и никто, похоже, за ними не присматривает. Младший, лет пяти, вспомнил, видимо, что видел меня по телевизору, но не вспомнил, как меня зовут. Он ткнул старшего – тому было лет восемь – и попросил узнать, кто это. Старший сразу меня узнал. Как ни удивительно, он меня похвалил. «Знаешь, кто это? – спросил он своего брата, указывая на меня. – Тот самый, кто дал нашей маме карточку, на которую она покупает еду в супермаркете. Двести евро в месяц! – Он явно гордился тем, что запомнил цифру. Тут он повернулся ко мне и уточнил: – Это ведь вы, верно? Это вы?»

– Мы старались, как могли, – ответил я и обнял мальчика. Никто не стал свидетелем этой сцены, за исключением немецкого фотографа, который не понимал нашего разговора на греческом языке, и оттого мне было еще приятнее.

Тем вечером дома я болтал с Данаей и приятелем-журналистом, а в стороне бубнил телевизор. Когда на экране появился разгневанный бизнесмен, кричащий на меня, наш друг подметил кое-что любопытное.

– Когда камера стоит неподвижно, а вы вдвоем удаляетесь от нее, твой голос затихает, а его – нет. – Наверное, техническая накладка, предположил я. – Да брось! Они просто наложили звук на картинку. Тебя подставили!

– Не в первый раз, – ответил я, почему-то испытав облегчение.

Едва наш друг ушел, а Даная легла спать, я проверил электронную почту – и наткнулся на письмо от испанской журналистки, которая привела Ламброса, бездомного переводчика, в нашу квартиру прямо перед выборами в январе 2015 года. Журналистка писала, что Ламброс на основании закона, который я провел через парламент, добился скидки на арендную плату. Имелся в виду тот же самый закон, который помог матери двух мальчиков из сада получить банковскую карту, тот самый закон, из-за которого так расстроились Деклан Костелло и прочие акулы «Тройки», который им так хотелось отменить. Письмо журналистки заканчивалось так: «Ламброс просил передать вам, что завтра он переезжает в свою новую квартиру и очень гордится вами; он всегда и во всем готов вас поддерживать».

Когда слышишь подобное, остается лишь считать, что тебя удостоили незаслуженных привилегий.

Эпилог

В середине августа 2015 года Алексис и Евклид внесли в парламент законопроект об одобрении третьего кредита и дополнявшего это соглашение «Меморандума о взаимопонимании». Собравшись к 9 часам утра, мы получили на руки свыше тысячи страниц текста – стилистика которого заставляла заподозрить, что его перевел с английского «Тройки» на греческий автоматизированный сервис вроде Google Translate; этот массив текста предстояло просмотреть за ночь, поскольку голосование назначили на следующее утро. Всю ночь напролет в парламенте – мое долгое бдение больше смахивало на поминки, чем на дебаты – я изучал «Меморандум о взаимопонимании».