Читаем Взвихрённая Русь – 1990 полностью

— Ну! Выдернул себе власть и не знает, что делать с нею. Глянул туда, глянул сюда. Ага! Надо бежать дальше путём Ильичей! И побежали ускоренными темпами к коммунизму. Первый выезд из Кремля куда он совершил? В Днепропетровск. Как бы поклонился деяниям Ильича, поклялся нечаянно не свернуть с означенного Ильичёва тракта к светленькому будущему. Именно в Днепропетровске было программно очерчено: «Мы в ЦК и правительстве считаем: основной путь — ускорение научно-технического прогресса». Даёшь ускорение! И так дали! Если раньше дело еле лилось по капельке, лилось-тянулось тя-я-я-яп… ля-я-я-я-яп… тя-я-я-я-я-я-я-я-яп… ля-я-я-я-я-я-я-я-яп… то теперь всё бешено полетело. Тяп — ляп! Тяп-ляп! Тп-лп! Тп-лп! Т-л!! —!..!-!..!!!.. От шныристого ускорения скоро устали. Была ещё мала куча прочих кампаний. Пока, похоже, в кровавых сталинских архивах не надыбали громкую перестройку. Звучное слово! Нам абы громко было! И пошёл перестроечный шмон. Телевизор включишь — перестройка! перестройка!! перестройка!!!! Радио включишь — вторая, новая фаза перестройки! В газете — следующий этап перестройки! В окно глянешь — ти-ши-на. В магазин зайдёшь — слёзы в душу стучатся. Каменьями! Думаешь. Чего, как, зачем перестраивать? Дом начинаешь — какой-то проект есть? А здесь ничего. А здесь всю страну крути наобум лазаря? Авось что-нибудь и выкрутим? Выкрутили. Были у пропасти на краю имени Брежнева. Теперь сидим в пропасти на дне имени Горбачёва. То был край имени Брежнева, а это уже дно имени самого Горбачёва. Кому повем печаль мою? Виноватых близко нету. Народ требует, чтоб каждый член палитбюро отчитался на съезде и получил оценку своим деяниям. Вряд ли дело до оценок докувыркается. Сейчас в каждом номере «Кривды» палитхлопцы фанфарно рапортуют о своём непоправимом вкладе в орденоносную перестройку.

— Слушай, я оглох от перестроечного треска. Но так и не понял… В чём суть перестройки?

— Всяк честно работай на своём месте. И всё. Разве когда сеешь, доишь корову, пасёшь стадо, чистишь уборную, нужна какая идеология? Но мы же не пукнем без идеологии! А сбрось со слов идейно-поносную шелуху, всё свалится на старопривычное. В брежневскую пору все годы пятилеток чиноеды раскидывали как? Этот год начинающий. Этот год направляющий. Этот ускоряющий. Этот коренной. Этот решающий. Этот завершающий. А что новенького сейчас? А ни-че-го-туш-ки! Мы вышли как раз на критический этап этих преобразований! Мы на переломном (коренном, решающем, судьбоносном…) этапе перестройки! Надо достойно пройти этот крутой перевал в истории страны!.. Господи! Это очень ново? Да семьдесят три года ж штурмуем одну и ту же кочку на ровном месте, а она нас одной левой откидывает назад всё дальше и дальше. За подновлёнными вывесками всё старое-расстарое. И Авось де Небось не собирался менять. А и пожелай, не смог бы. Он же сельджук брежневского призыва. Из матёрой стоячей команды. Что от него было ждать? Он сделал честно всё возможное. До предела довёл застой. Достиг высшей точки. Развалил добросовестно, что можно было развалить. Разруха, голод, гражданская война — вот ордена Авося! И он ими гордится. Просыпается под «Пионерскую зорьку» и бодренько, неустанно продолжает звать нас и вести к призрачному социализму с человеческим лицом и коммунистической перспективой. И с этого пути разве он свернёт? Он же стоит на постаменте, выстроенном Лениным, Троцким, Бухариным, Сталиным, Ждановым, Ежовым, Вышинским, Ягодой, Берией, Брежневым, Сусловым. И выкинь он хоть камушек из этой подставки, он же самолично рухнет. Разве он враг себе? Вот он и не трогает своих «фундаменталистов». Лишь для видимости по ним прокатывается к случаю. Вот и тянет старый воз с тухлой поклажей в завтра, ничего не сбрасывая с того воза — привилегий, лжи, клеветы, страха, демагогических бесконечных обещаний, кумовства, протекционизма — и ничего нового не кладя на этот воз. Самое гнусное то, что он поступает противно тому, что говорит. Вот помнишь, как он возлюбил Советы? Всю полноту власти дорогим нашим Советам! Всю! Всю! Всю! Советы слабы. Своим авторитетом их должны укрепить коммунисты. И бабах каждому секретарю-обкомовцу по чинику председателя облсовета. И стали Советы придатками обкомов. Укрепил Советы… Задушил! И укрепил свои шаткие генсековские тылы!

Дыроколов не знал, что и думать.

Откровенничали они часто. Но чтоб персик так густо пылил против центра, такого не было.

А вдруг тут подножка? Провокаторская?

Как-то Дыроколов был в командировке в области. Едет трамваем. Нечаянно ткнул нос в книжку, читал мужик рядом.

Батечки!

Нарком иностранных дел Украины Балабанова пожаловалась Ленину. В наркоме, говорила она, орудует с ведома Дзержинского провокатор из ЧК. Представляется всем иностранным послом, продаёт загранпаспорта и обо всех купивших стучит тут же в ЧК. ЧК их ставила к стенке. Ленин пожурил: «Товарищ Балабанова, когда Вы начнёте понимать жизнь?»


Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее