Who's Afraid of Gender?

Интересно, что аргумент о том, что репродуктивные способности различают полы, идеализирует репродукцию как определяющий момент пола. Таким образом, этот социальный идеал определяет способ установления фактов. Но как только секс рассматривается вне репродуктивных рамок, мы можем увидеть, как социальные идеалы ограничивают виды фактов, которые обычно считаются значимыми. Как мы знаем, многие женщины могут быть слишком молодыми или слишком старыми, чтобы забеременеть, а некоторые никогда не имели такой возможности по другим причинам, или эта возможность перестала существовать в результате старения, гормональных проблем, медицинских вмешательств , отсутствия доступа к вспомогательным репродуктивным технологиям или воздействия токсинов окружающей среды. Некоторые женщины даже не знают, есть ли у них такая способность, потому что они просто никогда не хотели иметь детей или занимались сексом с людьми, от которых не могли забеременеть, и поэтому их фертильность никогда не проверялась. Несмотря на консервативную идеализацию женщин как матерей, всегда было так, что только некоторые женщины могут или хотели забеременеть. Они не больше и не меньше женщин, чем те, кто забеременел. И поскольку некоторые люди, включая транс-мужчин или небинарных людей, могут обладать такой способностью, имеет смысл расширить наши рамки, наши словари и наше сознание, чтобы принять факты в их нынешнем виде. Учитывая диапазон способностей, желаний и гендерных идентичностей, не имеет смысла определять гендер конкретной биологической способностью, которая никогда не должна служить исключительным или фундаментальным критерием, по которому определяется пол. Феминистки учат нас этому, настаивая на том, что не все женщины хотят стать матерями, а если и хотят, то не обязательно определяются этим фактом. Антидискриминационный закон "по половому признаку" должен разъяснять это каждый раз, когда женщине отказывают в должности или продвижении по службе на том основании, что она беременна или может родить ребенка.

Настаивание на репродуктивной способности для разграничения полов не только предполагает, что пол, присвоенный при рождении, остается полом, принятым во времени, но и подчеркивает годы предполагаемой фертильности как окончательные. Другими словами, если репродуктивная способность определяет пол человека, то он становится им наиболее полно и однозначно при половом размножении, и теряет этот пол или никогда не достигает его, если не может или не хочет участвовать в половом размножении. Норма снова оказывается жестокой, проводя различие между более и менее сексуальными, очень реальными и менее реальными. Этот критерий передает женщинам ожидание репродуктивности, даже если они не могут или не хотят этого делать, и стирает те способы, которыми способность забеременеть может быть важна для тех, кто живет вне категории женщин или на ее периферии.

Дело в том, что социальные нормы уже действуют, когда репродуктивная способность используется в качестве критерия для проведения фактических различий. Факты собираются и представляются в соответствии с рамками, которые явно пропитаны властью, биологическим детерминизмом и нормативностью. Это не значит, что фактов не существует; это значит лишь то, что они неизменно представлены в определенной рамке, и эта рамка способствует тому, что мы можем видеть и считать фактами, и, как следствие, тому, что мы поддерживаем и чего боимся.

Некоторые феминистки утверждают, что для защиты репродуктивных прав нам необходимо опираться на половые различия. Они считают половые различия основой аргументации: женщины определенным образом устроены, и социальная политика должна основываться на этом различии. Такого рода аргументы можно найти в заявлениях, подобных этому, опубликованному в The Guardian: "Патриархальное угнетение женщин в значительной степени коренится в нашей репродуктивной системе". Этот аргумент предполагает, что репродуктивная система порождает патриархальное угнетение, но не является ли более вероятным обратное? Именно патриархальная социальная организация репродукции приводит к выводу, что государство должно решать, уместен ли аборт, отказывая беременным в самостоятельности решать, как лучше вести свою жизнь. Конечно, нам необходимо понять, почему беременность не всегда желанна и как при некоторых обстоятельствах она может угрожать жизни беременной или самой возможности ее процветания. Но для этого нам нужна приверженность репродуктивной свободе как ценности, праву и норме, которая организует наши социальные миры. Было бы контрпродуктивно и неправильно приписывать существование угнетающих систем биологии, когда вместо этого мы должны задаваться вопросом о том, как эти угнетающие системы искажают биологические вопросы для достижения своих собственных несправедливых целей.