Wo alle Strassen enden (СИ)

Даже создание оружия возмездия не решит всех проблем Германии. Поражающая способность такой бомбы грандиозна, велика и ужасна. Болезни, поражающие ученых, плотно контактирующих с годными для создания оружия Х изотопами, воистину ужасны. У части из них клочьями слезает кожа, выпадают волосы. Нарушается работа пищеварительного тракта. Они теряют силы и воодушевление. При длительном контакте мужчины приобретают евнухоидные черты. Вполне возможно, что в дальнейшем такие мужчины потеряют способность к воспроизводству.

Глупо рассчитывать, что при падении подобной бомбы на любую из стран Европы или Советский Союз Германия не пострадает от загрязнения изотопами. Полностью токсическое влияние их на организм не изучено, однако в рамках своего проекта я взял на себя смелость начать разрабатывать универсальный антирадиновый антидот. Мне в этом помогает талантливейший биохимик и замечательный друг, Людвиг Айзенбаум…

— Отец этого говнюка был другом моего отца? — Готтфрид поднял удивленное лицо на Алоиза. — Вот уже тесен мир!

— Может, он не такой уж и говнюк, — пожал плечами Алоиз. — А ты просто зря обидел хорошего человека. Посуди сам: работаешь ты в отделе, причем давно работаешь… И тут на тебе: отряжают нового начальника. И он переводит тебя на не самую квалифицированную работу. Вот ты бы обрадовался?

— Нет, — выдавил Готтфрид. — И, знаешь, я его даже понимаю. Но он ведет себя как заноза в заднице! И Агнета и правда куда как более толковая.

— И симпатичная, — подмигнул Алоиз, наливая коньяк в кружку для кофе.

— А вот об этом я как раз и не думал, — отрезал Готтфрид, в кои-то веки радуясь тому, что он не настолько светлокожий, как остальные, и мог врать и не краснеть.

— Ладно, — Алоиз ополовинил кружку. — Девчонки — это хорошо. Но что дальше твой отец-то пишет?

Следующие страницы были сплошь посвящены антирадину и важности его для Германии. А Германия в те времена была, как известно, превыше всего.

— Алоиз, а ты не знаешь, — Готтфрид уставился на страницу, на которой был написан точный химический состав препарата Айзенбаума-Веберна. — Сейчас антирадиновые таблетки ваяют по этой же технологии?

Алоиз покачал головой:

— Увы. У меня и биохимиков знакомых-то нет… Может, поговорить с самим Айзенбаумом-младшим? Может, он знает? Или поискать старшего?

— Да что он знает, младший-то… — отмахнулся Готтфрид. — Сколько ему было на момент Катастрофы? Пять? Шесть? Мы-то ничего толком не помним… И потом… — Готтфрид вздохнул, пригубил коньяк из кружки и перелистнул страницу.

— Ты о чем? — переспросил Алоиз.

— Об этом! Смотри! — Готтфрид ткнул пальцем в дневник.

28 января 1945

Вчера пришла печальнейшая новость: мой прекрасный друг, талантливейший биохимик и настоящий герой Людвиг Айзенбаум погиб. Он ехал из Швеции, где встречался с учеными, так же, как и мы, радеющими за будущее человечества. Возможно, он мог привезти какие-то новости и результаты новых изысканий, но, увы: поезд его разбомбили. Какая неслыханная подлость: бомбить мирные поезда и мирные города. Порой я задумываюсь о том, на что идут колоссальные ресурсы великой страны и великого народа: на уничтожение, убийства и производство оружия. Скорее бы настал мир, и мы, ученые, смогли бы работать не над тем, как убивать и разрушать, а созидать… Как всегда говорил Айзенбаум, заслуги ученых измеряются тем, скольких людей сумели осчастливить их открытия… Спи спокойно, дорогой друг…

— Значит, у Людвига Айзенбаума мы не спросим уже ничего… — понурился Алоиз. — Давай выпьем за его память? А следующую — за память твоего отца?

— Давай, — согласился Готтфрид. На душе у него скребли кошки.

*

— Вот зануды, — Алоиз тяжело вздохнул и похлопал по фюзеляжу флюквагена. — Минута в минуту выставили.

Стемнело. Небо над Берлином было сильно светлее, чем над Мюнхеном, и переливалось чем-то оранжевым. Впрочем, и над Мюнхеном звезд было не увидеть — а ведь в детстве они подолгу засматривались на звезды, сбежав из дома под покровом темноты. Ни Готтфрид, ни, должно быть, Алоиз толком не помнили, как вообще выглядело звездное небо; это воспоминание как будто осталось где-то глубоко внутри, скрытое другими слоями, точно сердцевинка луковицы.

— Согласно инструкциям, — покивал Готтфрид. — Чего стоишь, садись.

— Вниз? — Алоиз подмигнул.

— Нет, дружище, — Готтфрид покачал головой. — Выспаться бы сегодня. Мне завтра команду инструктировать. А я с этого коньяка совсем осовел.

— И ты зануда, — с притворным разочарованием протянул Алоиз. — Просить тебя подкинуть меня вниз — бесперспективная идея?

— Абсолютно, — Готтфрид был неумолим. — Где я тебя утром искать буду? И потом, ты теперь в моей группе. И мне надо, чтобы завтра ты работал как следует.

— Так точно, мой новый начальник! — Алоиз сделал серьезнейшую мину, но голубые глаза смеялись. — Кстати, ты когда своим электроприводом займешься?

Готтфрид скривился — “БМВ” снова принялась издавать несанкционированные звуки, но запустилась.

— На выходных, — пообещал он. — Завтра же мы снова задерживаемся, правда? — он подмигнул другу.

— А потом можно и вниз, — закинул удочку Алоиз.