Wo alle Strassen enden (СИ)

— Это можно, — улыбнулся в ответ Готтфрид. — Главное, сегодня выспись и завтра не опаздывай!

— Вот про опоздания — не тебе говорить! — Алоиз пихнул Готтфрида локтем, и “БМВ” опасно вильнула в близости от одной из стен.

*

Следующий день неожиданно заладился с самого утра: Алоиз, с иголочки одетый, ждал Готтфрида на посадочной площадке в строго условленное время, и Готтфрид — на удивление — не опоздал.

— Работает ровнее, — отметил Алоиз. — Ты что-то сделал?

— Ага, — кивнул Готтфрид. — Запаял эти чертовы контакты. Летит как новенькая! — с мальчишеским восторгом добавил он.

Алоиз промолчал. Готтфриду тут же подумалось, что друг ему не верит: Алоиз всегда был очень практичным и наверняка считал, что лететь как новенький может именно новенький флюкваген, а не двенадцатилетняя развалюха, годная разве что на металлолом и переработку.

Долетели они без приключений. Готтфрид припарковал флюкваген, они высадились и направились к проходной: теперь они входили в одну дверь.

— Теперь вы еще и работаете в одном отделе, — Штайнбреннер оказался тут как тут: как один из координаторов части групп, он каждое утро ошивался у проходных и следил за всеми зоркими глазами. — Не удивлюсь, если Партия сделает исключение и поженит вас. А что, все равно твои гены, — он кивнул на Готтфрида, — Империи не пригодятся. Только вот не знаю, вы были бы Бергами или Вебернами? Наверное, все-таки Бергами.

Алоиз было дернулся в сторону Штайнбреннера, но Готтфрид удержал его за рукав.

— Пошел бы ты в задницу, Шванцбреннер, — отмахнулся Готтфрид. — Мысли, как у школяра.

— За своим языком последи, Веберн, — прошипел тот. — Смотрю, никак мою фамилию не выучишь…

Готтфрид пожал плечами и приложил карту к считывателю. Ворота разъехались в стороны, и друзья скрылись в лабиринтах коридора Естественно-Научного Центра.

— Не бери в голову, — Готтфрид посмотрел на Алоиза: тот все еще пылал праведным гневом.

— Готтфрид, это плохо, — покачал головой он. — Посуди сам: если что-то пойдет не так, по такой статье нам не жить, и как доказать, что этот идиот…

— Да выдохни ты, — отмахнулся Готтфрид. — Ну ты же не думаешь, что он это серьезно? Идиот, что с него взять?

— Анализы, но это к медикам, — буркнул Алоиз.

— Так, сейчас тебя надо представить нашей группе, — сменил тему Готтфрид. — Ты проходи, там есть пара свободных закутков, даже довольно уединенных.

— И только ты, как и полагается начальнику, сидишь за закрытой дверью, — усмехнулся Алоиз.

— Да ну тебя! Я и дверь-то не всегда закрываю!

— Ага, когда не занимаешься чем-то несанкционированным. Вроде рассматривания контрабандных фотокарточек и распития коньяка! — Алоиз рассмеялся. — И заметь, я еще даже не сказал про дневник!

Готтфрид только тяжело вздохнул — переспорить Алоиза подчас было просто невозможно. А доказывать, что никаких фотокарточек у него тут в помине нет — себе дороже. Ведь всего-то раз в Мюнхене было, еще в студенчестве. А Алоиз никак не успокоится. Хорошо еще, что его за таким срамом застукал именно он, а не какой-нибудь Штайнбреннер. Вообще, Готтфрид надеялся, что это осталось в прошлом и поросло быльем: Алоиз не припоминал этого уже довольно давно, и вот поди же ты — опять за старое!

— Молчишь, — удовлетворенно отметил Алоиз. — Крыть-то нечем!

— Жду, пока десять лет пройдет, — меланхолично отозвался Готтфрид.

— Это правильно, — усмехнулся Алоиз.

Как-то раз он пообещал Готтфриду, что прекратит припоминать ему этот случай через десять лет. А тот, не будь дураком, записал эту дату в свой видавший виды блокнот, правда, похоже, больше для проформы: даром, что Готтфрид был способен забыть и дату Великого Обнуления, и собственного дня рождения, обычно если угрожал запомнить что-то еще, то помнил исправно.

Они пришли немного заранее. На месте уже находились Агнета, Айзенбаум и двое студентов второго и третьего курсов. Еще двое пятикурсников задерживались, впрочем, до начала рабочего дня время еще было. Алоиза приняли с энтузиазмом, даже Айзенбаум деловито пожал ему руку и не выказал совершенно никаких признаков неприязни, хотя на Готтфрида и смотрел волком. Впрочем, новые инструкции принял, скрупулезно записал и принялся выполнять со свойственным ему тщанием, фиксируя каждый шаг в лабораторный журнал. Готтфрид даже обеспокоился и в очередной раз проверил, не оставил ли он где-то свойственный ему творческий беспорядок, однако все оказалось на своих местах.

Глядя на то, как спорится работа в его группе, Готтфрид ощутил приступ гордости: все пришли вовремя, никто не болтался без дела, а написанный им и утвержденный Малером план, похоже, оказался и правда жизнеспособным. А насколько эффективным — время покажет.