Wo alle Strassen enden (СИ)

Уже в полете он с досадой подумал, что хотел установить диммеры на фары ближнего света и задние фонари, но и вовсе об этом забыл. Решив, что разберется с этим позже, он вырулил на спусковую трассу и направился вниз.

В баре Готтфрида встретила Магдалина, веселая и сияющая. И тут же проводила его наверх, указав на дверь, за которой, по ее словам, коротал время Алоиз. Алоиз и правда находился внутри; он сидел на продавленной тахте и увлеченно читал какую-то книгу в затертой обложке.

— Ну доброго тебе вечера, — Готтфрид плюхнулся рядом и бесцеремонно выдернул книгу из рук друга. — Что? Сказки? — он недоверчиво покосился на друга.

Книг после Великой Катастрофы, кроме узкоспециализированных и вновь напечатанных, в Арийской Империи не водилось. Все уцелевшие старые экземпляры были уничтожены, особенно ценные научные труды — дерадизированы в специальных камерах. Более того, Готтфрид поддерживал мнение Партии о том, что современным гражданам Арийской Империи совершенно ни к чему эти пережитки прежних времен, если они не несли в себе какого-либо научно-практического значения. В конце концов, у них было телерадиовещание, филармония, спектакли…

— Ты не представляешь себе, как это, оказывается, интересно, — воодушевленно заявил Алоиз. — Что-то подобное мне мать в детстве рассказывала. Вон, почитай эту историю! Про злобного карлика, которого все почитали благодаря волшебству красавцем, неспособным на подлость! Столько он всего наворотил!

— Как Штайнбреннер?

— А потом его разоблачили, и он — ни за что не поверишь! — утонул в ночном горшке!

— Эх, я бы посмотрел, как Шайссебреннер потонет в ночном горшке, — мечтательно проговорил Готтфрид.

— Дерьмо черта с два утонет, — разочарованно протянул Алоиз.

— Ну раз тот злобный карлик утонул, может, и у Штайнбреннера еще не все потеряно?

Готтфрид положил книгу на тахту и толкнул друга локтем:

— Ну как ты провел ночь?

— Мог бы и получше, — вздохнул Алоиз. — Еще какая-то парочка неугомонная полночи спать мешала. Девица то стонала, то кричала, во-он оттуда откуда-то, — он махнул рукой в ту самую сторону, где располагалась комната Марии.

— А твои-то дела как? — поспешно спросил Готтфрид. Ему стало даже как-то стыдно.

— Я человек самодостаточный, — ухмыльнулся Алоиз. — Вон, комнату на ночь снял.

— А Магдалина?

— А что Магдалина… — он вздохнул. — Погуляли за руку, потанцевали…

Готтфрида прямо-таки раздирали противоречия: с одной стороны, он сочувствовал другу, с другой — отчаянно хотел похвастаться, что у него-то на сей раз все отлично. Так же, распустив павлиний хвост, как это некогда делал и сам Алоиз, и чертов Штайнбреннер, и остальные ребята из казармы и университета.

— Ты лучше расскажи, как ты, — Алоиз перевел стрелки на Готтфрида. — Или ты всю ночь спал в гордом одиночестве, чтобы сегодня проявить чудеса работоспособности?

— Я… — Готтфрид решил избрать компромиссный вариант. — Эту ночь я провел у Марии.

— Да ну? — ахнул Алоиз. — И как она?

— Просто замечательно, — Готтфрид расплылся в улыбке.

— Ну вы же не просто смотрели в окно, взявшись за руки, правда? — кажется, Алоиз жаждал подробностей.

— Не просто, — Готтфрид едва удержался, чтобы не описать все: и ее волшебную кожу, и удивительную страсть, и все осязаемые прелести в деталях.

— Эх… — Алоиз снова вздохнул. — Я не представляю, сколько времени понадобится, чтобы хоть как-то расшевелить Магдалину…

— Что с ней вообще такое случилось-то?

— Не знаю, — развел руками Алоиз. — Не стану же я ее напрямик спрашивать. Она даже поцеловать себя не позволила. Только сжалась в комок и заплакала тихонько… Ну какое удовольствие такую девчонку целовать?

— Да уж, никакого, — Готтфрид скривился, представив себе подобную картину. Отчего-то перед глазами встало лицо зараженного существа и выкатившаяся из уродливого глаза слеза.

— На самом деле я рад за тебя, дружище, — Алоиз похлопал его по плечу. — Тебе вечно не везло… Ты это… Так держать, вот! Пошли-ка спустимся и выпьем пивка? Заодно расскажешь, как там Медэксперотсек.

Внизу было шумно, пестро и людно. Не только Магдалина, но еще несколько девушек-официанток сновали туда-сюда, едва поспевая разносить гостям заказы. Их любимый столик заняла какая-то большая разухабистая компания, и Готтфриду с Алоизом пришлось ютиться в дальнем углу за совсем маленьким прямоугольным столиком, к которому едва можно было приставить два стула. Мария стояла на сцене и пела. Тоненькая, изящная, с высокой прической, из который игриво выбилось несколько локонов, в длинном черном платье она была прекрасна, как и всегда, но в очередной раз совершенно по-новому. Готтфрид беззастенчиво пожирал ее глазами, любуясь каждым движением, каждым изгибом тела и ждал, что темноту этой ночи она снова разделит с ним.