Wo alle Strassen enden (СИ)

— Чтобы ноги вашей здесь больше не было! — веско сказал Барвиг, кивнул странной охране и злобно уставился на партийцев.

— Не надо, херр Барвиг, пожалуйста! — Мария посмотрела на него. — Я прошу вас, позвольте Готтфриду…

— Чтобы он со своими партийными дружками разнес мне бар?

— Простите, пожалуйста, херр Барвиг, это не входило в мои планы, — выдавил Готтфрид, продолжая осматриваться. Он нигде не видел Тило — проклятый таракан как сквозь землю провалился.

— Возместите мне ущерб, — проворчал Барвиг, опуская дробовик. — А устроите еще хоть что-то подобное, отдам вас кому следует на растерзание. Многие внизу охочи до партийной крови.

Готтфрид посмотрел на Штайнбреннера. Тот сидел на стуле, по-прежнему зажимая ногу, и с ненавистью пялился в ответ.

— Вам нужен врач, — Мария отпустила Готтфрида и подошла к Штайнбреннеру. — Я могу вызвать. Или позвонить, чтобы за вами приехали, только скажите, кому.

Штайнбреннер схватил окровавленной рукой Марию за подбородок, провел пальцем по щеке, оставляя багровый влажный след, и усмехнулся:

— Это ты Вебернова девка? Красивая.

— Не трогайте меня, — она перехватила его запястье, но отвести его руку у нее явно не хватило сил. — Если вам не нужна помощь, так и скажите.

— Швайнбреннер, говнюк, не трогай ее! — подал голос Готтфрид, но тут же осекся под взглядом Барвига, готового в любой момент снова взять их на мушку.

— Он — слабак, — Штайнбреннер сально улыбнулся.

— Вас это не касается, — Мария сощурила глаза, и Готтфриду показалось, что она смотрит на Штайнбреннера сверху вниз, несмотря на свое положение.

— Отпусти-ка ее, партийная свинья, — гаркнул Барвиг. — Полюбовался — пора и честь знать.

— Так точно, — издевательски выплюнул Штайнбреннер. — Не скучай этой ночью, Мария Вальдес.

Мария не ответила ничего, вместо этого подхватила Готтфрида под руку и увела наверх.

— Посиди тут, я схожу за льдом.

— Ерунда, оставь! — Готтфрид перехватил ее за запястье. — Не ходи туда.

— Там Барвиг и охрана, — заупрямилась Мария. — Не бойся за меня. А тебе бы лед приложить…

— Брось…

Он притянул ее к себе и обнял, зарываясь в ее волосы и с наслаждением вдыхая ее запах. Мария задышала чаще и вцепилась в него, прижимаясь теснее.

— Я испугалась… Мне показалось, что этот Бруно… Он ненавидит тебя, за что?

— Долгая история, — скривился Готтфрид. — Давай хотя бы тут не говорить о нем, он как кость в горле, ей-фюрер.

— Он правда женат? — Мария, точно кошка, потерлась щекой о Готтфрида.

— Правда, — помрачнел тот.

— А откуда ты знаешь, какой кофе варит его жена? — Мария отстранилась и заглянула ему в лицо.

— Она секретарша начальника нашего Отдела, — пояснил Готтфрид. — А в последнюю неделю я хожу туда, кажется, чаще, чем в собственный кабинет.

— Она красивая?

— Очень, — кивнул Готтфрид.

— Вот, значит, как, — Мария села на кровать. — И что же… Тебя обижает, что Штайнбреннер ей изменяет или намеревается это сделать?

Готтфрид непонимающе уставился на Марию. Он впервые видел ее такой раздраженной.

— Но… В этом нет ничего ненормального для партийных.

— То есть, она тоже может изменять ему?

— В целом да, кроме репродуктивных периодов. Но я в этом не слишком разбираюсь. У семейных свои правила.

Он сел рядом с ней и обнял, но она осталась холодна.

— Знаешь, я все-таки принесу льда, — она попыталась встать.

— Зачем? Ты сейчас сама не теплее, — рассмеялся Готтфрид.

— Твои шутки неуместны. Отпусти меня.

— Как скажешь, — он убрал руки и проводил ее взглядом.

Пожалуй, ей и правда ничего не грозило: там были эти странные охранники и Барвиг со своей пушкой. Об охранниках, впрочем, стоило порасспросить. В прошлый раз, когда зашел разговор о зараженных, все обитатели бара в один голос твердили, что у них их не водится. Врали? Или это ему показалось после того, как Штайнбреннер врезал ему по лицу? Но зачем тогда они закрывали лица? Может, это были какие-нибудь разыскиваемые преступники?

О разыскиваемых преступниках иногда вполголоса шушукались, но так, чтобы никто не услышал — поговаривали, преступность в Арийской Империи уже искоренили. Если речь, конечно, не шла о самых нижних уровнях, но и там над этим работала полиция. А если что-то и происходило, виновных ловили и примерно наказывали очень быстро.

Зато Мария, кажется, ревновала. То, с каким неудовольствием она расспрашивала о Вальтрауд, свидетельствовало именно об этом. Готтфрид потянулся, точно сытый кот: от Марии у него голова шла кругом, и он подозревал, что влюблен, как мальчишка. А если она ревновала его, это означало лишь одно: он мог надеяться на взаимность.

Она появилась на пороге, встрепанная, бледная и очень красивая. Села рядом с ним, завернула пакет с ледяными осколками в полотенце и приложила к его многострадальному глазу.

— Очень больно?

— Ерунда, — Готтфрид расплылся в улыбке.

— Мужчины… Вы когда-нибудь вырастаете или так и остаетесь вечными мальчишками?

— Смотря в чем, — Готтфрид извернулся и поцеловал ее в запястье.

Она обвила рукой его шею.

— Поговори, пожалуйста, с Магдалиной. Штайнбреннер ужасный человек. Он только прикидывается добреньким и обходительным, а на самом деле…