Wo alle Strassen enden (СИ)

— Ну что, ты сразу к нему? Твои подчиненные тебя по утрам и вовсе не видят в последнее время! — поддел друга Алоиз, когда они прошли через ворота в уже ставший родным коридор.

— Нет, сначала заберу бумаги от медиков, чтобы дважды не ходить, — Готтфрид потер затылок. — Опять я буду напраслину на Штайнбреннера возводить.

— Да какую там напраслину! — возмутился Алоиз. — Он, значит, повел себя во всех отношениях недостойно, а ты — отвечать?

— Да видишь. Здесь уже во второй раз.

— Скоро ты и вовсе со счета собьешься, — пообещал Алоиз. — Вспомни Мюнхен.

Готтфрид замолчал. После того, как он проткнул Штайнбреннеру ногу осколком графина, тот точно отомстит. И, с вероятностью, не ему одному. Как бы теперь не пошел Барвиг со своим “Эдельвейсом” по миру. А с Барвигом и остальные. И одному фюреру известно, что Штайнбреннер сделает с Марией.

В его лаборатории уже собралась вся команда. Отто и Агнета смотрели с радостью, Айзенбаум — с плохо скрываемым презрением. Готтфриду даже показалось, что Айзенбаум испытывал некоторое злорадство, глядя на него и прекрасно понимая, что ему придется объясняться и доказывать то, что он — снова — не запятнал честь партийца в какой-нибудь сомнительной компании.

Готтфрид оглядел всех, вежливо поздоровался, сказал несколько напутственных слов и скрылся за дверью своего кабинета. Бумаги, в которых было засвидетельствовано, что завтра ровно в восемь часов утра его ждут для проведения обследования, лежали на самом видном месте. Теперь стоило отнести эти бумаги Малеру и объясниться с ним по поводу вчерашнего инцидента. А ведь еще работа! Дольше оттягивать разговор с Агнетой и вынесение новых гипотез на обсуждение было нельзя, они рисковали выбиться из плана.

Что-то в связи с этими идеями неуловимо витало по краю сознания Готтфрида, было нечто — аморфное, неоформленное — что казалось призрачным светом в конце тоннеля. Да еще и то, что он прочитал вчера в дневнике отца — всего-то вчера, а как будто с этого момента уже целая жизнь прошла. Готтфрид взял бумагу и направился к Малеру. Может, стоило просто еще раз перечитать то, что писал отец? Или подумать о чем-то совершенно ином.

Вальтрауд в приемной нахмурилась при виде него и, вопреки обыкновению, даже не предложила кофе, лишь молча кивнула и сообщила Малеру о том, что к нему явился некий арбайтсляйтер Готтфрид Веберн. И даже подождать предложила жестом.

— Фрау хауптберайтсшафтсляйтерин, — начал Готтфрид.

— Молчите, херр арбайтсляйтер, — оборвала она его ледяным тоном. — После того, как вы вчера ранили моего мужа…

— Но я не был зачинщиком! — Готтфрид жаждал оправдаться: еще не хватало, чтобы его записали в дебоширы и нарушители общественного спокойствия! — Хауптберайтсшафтсляйтерин Штайнбреннер…

— Штайнбреннер? — она усмехнулась. — Вы не оговорились? Знаете, мне было все равно, пока ваш конфликт не выходил за пределы дурацких обзывательств. Но вы дошли до членовредительства. Надеюсь, хауптберайхсляйтер Малер этого так не оставит.

Дверь в кабинет Малера распахнулась, и он собственной персоной показался на пороге.

— Готтфрид! — воскликнул он. — Проходите!

Готтфрид, успев про себя удивиться столь теплому приему, по крайней мере, пока, скользнул внутрь.

— Итак, я даже не знаю, с чего начать! — Малер закурил, и, попыхивая папиросой, сел за стол. — Давайте, пожалуй, начнем с того, результаты чего, Готтфрид, у вас налицо. Вернее, на лице. Вот черт, совсем забыл… Вальтрауд! — он нажал на кнопку связи. — Принесите нам бланки объяснительных по чрезвычайным происшествиям! И кофе! Да-да, с коньяком!

— Благодарю вас, херр хауптберайхсляйтер, но от кофе я, кажется вынужден отказаться.

— Боитесь? — хохотнул Малер. — Правильно боитесь — Вальтрауд, как истинная арийка, страшна в гневе! Впрочем, прежде чем вы будете писать объяснительную, я бы настаивал на том, чтобы вы рассказали мне о том, как вообще так вышло.

Готтфрид откашлялся. Ситуация выходила совершенно идиотская, и, что хуже всего, в нее еще и оказался замешан Алоиз. Но выбора у него не было.

Вальтрауд вошла в кабинет ровно в тот момент, когда Готтфрид рассказывал о том, как оберайнзацляйтер Бруно Штайнбреннер решил поухаживать за беспартийной девчонкой, которая приглянулась оберайнзацляйтеру Алоизу Бергу. Готтфрид тут же принялся рассказывать более цветисто. Пусть знает, что ее муженек и сам не образец благонравности! Что бы у них там ни было принято в отдельно взятой ячейке общества, раз уж она так беспокоилась о его здоровье, пусть побеспокоится и о его связях.

Вальтрауд положила бумаги, поставила поднос с кофе, подала им чашки и удалилась — прямая, точно кол проглотила. Готтфрид вздохнул и продолжил. Он решил не перевирать ничего, разве что умолчал о зараженных и о том, как именовал Штайнбреннера: ему резко стало совестно за такую школярскую выходку.