Wo alle Strassen enden (СИ)

— Не вешай нос! Твоя идея о пушке — гениальна!

— Это ты так думаешь, — горько проговорил Готтфрид. — А Айзенбаум считает меня опасным идиотом! И вопрос, с кем из нас согласятся наверху.

— У вас с Агнетой есть расчеты, — заупрямился Алоиз. — Требуйте эксперимент. С точки зрения физики, если я хоть что-то в этом понимаю, а я, между прочим, тоже не пальцем деланный! Так вот. С точки зрения физики во всем этом есть смысл.

— Угу.

Готтфрид, чтобы хоть как-то отвлечься, принялся перебирать бумаги на столе.

— Иди! Сейчас же иди! — увещевал его Алоиз. — А то ведь Айзенбаума-то на месте нет. И птенец его куда-то отходил.

— Да пойду! — огрызнулся Готтфрид. — Вот сейчас. Уберусь на столе и пойду!

Алоиз покачал головой и вышел вон. Готтфрид уставился на собственный стол — на нем в кои-то веки был почти идеальный порядок.

*

— Скоро вы поселитесь в моем кабинете, Веберн, — проворчал Малер. — И что же привело вас на этот раз?

Готтфрид теребил в руках носовой платок и не решался начать.

— Ну? — раздраженно переспросил Малер.

— Видите ли, — Готтфрид откашлялся. — Наши последние теоретические изыскания позволяют нам предположить, что бомба N… Будет не настолько эффективна, как предполагается.

— И? — брови Малера поползли вверх.

— И мы взяли на себя смелость предположить, что направленный поток нейтронов…

— Что вы предлагаете сконструировать не бомбу N, а пушку N, — закончил за него Малер. — Что вы так удивленно на меня смотрите? Мне уже все доложили.

— Айзенбаум? — предположение вырвалось у Готтфрида прежде, чем он успел подумать о том, что не стоило бы говорить этого вслух.

Малер усмехнулся и закурил:

— Этого я вам не скажу. В конце концов, какая разница.

Готтфрид смолчал. Не начинать же долгий диспут о доверии в команде? Он уже давно усвоил, что в таких ситуациях стоит молчать — целее будешь.

— Знаете, Готтфрид, — Малер уставился куда-то в стену, точно там был ответ на все терзавшие его вопросы. — Я подумаю о вашей идее. Пока ничего не могу определенного вам сказать. А вам советую проветриться и не оставаться сегодня сверхурочно. Кстати, — он побарабанил пальцами по столу, — вы ознакомились хотя бы с частью материалов об отце?

Готтфрид вздохнул и мысленно сосчитал до пяти. И хорошо — первым его порывом было ляпнуть, что именно дневник отца навел его на мысль о пушке; но ведь дневника не существовало! По крайней мере, не должно было существовать.

— Да, — Готтфрид кивнул. — Если позволите, я пока не готов.

Он очень рассчитывал на то, что Малер все-таки войдет в положение. Мысли в его голове путались, цеплялись одна за другую и кружились в бешеной круговерти, и Готтфрид попросту боялся перепутать, что откуда он почерпнул.

— Ну хоть что-то вы можете мне сейчас сказать?

— Вы… Партия… — Готтфрид сглотнул. — Вы подозреваете, что я пойду по стопам отца.

— Что же вы имеете в виду? — Малер откинулся на спинку стула и взирал спокойно, из-под полуопущенных век.

— Донос. Херр хауптберайхсляйтер, — Готтфрид откашлялся, воскрешая в памяти проклятый листок с наклеенными на него вырезанными из газет буквами. — Там на моего отца донесли. Его подозревали способным на саботаж. А я сейчас приношу вам эту идею… И… Не являю собой образец…

— Вы из-за партсобрания и драки со Штайнбреннером? — усмехнулся Малер.

— Так точно.

— Бросьте. Это ерунда. Это не значит, конечно, что нужно продолжать в том же духе, Готтфрид. Однако, — Малер подался вперед, переплел пальцы и положил на них подбородок. — Вы же не высказывали про-пацифистских идей? Не сочувствовали врагам Империи? — его глаза вперились в Готтфрида так, словно ощупывали.

— Н-никак нет, — непонимающе отозвался Готтфрид. — Как я могу…

— Так-то лучше, — довольно заключил Малер. — По окончании официального рабочего дня идите домой, Веберн. Вам еще завтра к медикам. И постарайтесь больше ни во что не вляпаться.

*

Готтфрид отвез Алоиза вниз, крепко насоветовав тому предупредить Барвига о том, что от Штайнбреннера всего можно ожидать, и вернулся домой. Снова объясняться с Марией о причинах его холодности ему не хотелось; он понятия не имел, не вознамерится ли снова явиться в “Цветок Эдельвейса” Штайнбреннер; да и ощущал он себя до такой степени вымотанным, что все, о чем он только мог мечтать, это донести голову до подушки и забыться сном. На сей раз его, по счастью, не остановили — видимо, объяснительная дошла до всех заинтересованных инстанций.