Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Политические философы всегда знали, что те, кто обеспе­чивает безопасность собственников, склонны захватывать кон­троль над их собственностью. «Protego ergo obligo — это cogito ergo sum государства», — писал Карл Шмитт (Schmitt 1976: 56; см. также: Bates 2011). В нашем гипотетическом случае это оз­начает, что группа, торгующая ресурсом, и группа, которая за­щищает государство, сливаются до неразличимости. Кроме классической монополии на легитимное насилие, как ее опре­делял Макс Вебер, в таком государстве складывается монополия на легитимные ресурсы. Такую двойную монополию можно сравнить с лентой Мёбиуса: одна сторона управляет ресурсами, другая — безопасностью, и обе незаметно переходят друг в друга (Etkind 2009).

Представим еще, что исторически сложилось так, что госу­дарство контролирует гораздо больше территории, чем та, на которой добывается ресурс, и населения там гораздо больше, чем нужно для его добычи. Возникают два класса граждан: не­большая элита, которая добывает, защищает и торгует ценным ресурсом, и все прочие, чье существование зависит от перерас­пределенной ренты с этой торговли. Такая ситуация создает жесткую структуру, похожую на кастовую. Государство полно­стью зависит от первой группы; более того, эти незаменимые люди и являются государством. Но оно не обязательно игнори­рует остальной народ; из опасений восстания или для поддер­жки нужной демографии государство предоставляет народу бе­зопасность и другие блага, оставшиеся после удовлетворения собственных потребностей государства. Человеческий капитал тут избыточен; не он определяет богатство государства. Наобо­рот, в ресурсозависимой стране государство оказывается бла­готворителем, а население становится предметом его неусып­ной филантропии.

В соседней стране, которую я назову трудозависимой, богат­ство нации создается трудом граждан. Тут нет другого источни­ка благосостояния, чем конкурентоспособная работа населе­ния. В этой экономике действует старая аксиома: стоимость создается трудом. Государство облагает этот труд налогом и не имеет других источников дохода. Тут не только граждане заин­тересованы в своем образовании и здоровье, но и государство, поскольку чем лучше работают граждане, тем больше они пла­тят налогов. Но вот эти счастливые граждане обнаруживают, что рост их экономики зависит от ресурса, которого у них нет. Чем больше этого ресурса они приобретают у соседа, тем выше его цена. Так труд становится все дешевле относительно ресур­са, и оба государства оказываются ресурсозависимыми. Теперь ничто не изменит эту зависимость, пока привычные к творчес­кому труду люди не сосредоточат свою деятельность на том, чтобы заменить дефицитный ресурс каким-то другим, который имеют в изобилии.

С нефтью этого еще не произошло. Но несколько столетий назад вся наша история в самой полной и выразительной фор­ме развернулась с другим ценным ресурсом.

Дивное чудо

Одна запись «Повести временных лет», датированная 1096 го­дом, живо рассказывает о давнем ресурсном проклятии:

Дивное чудо мы нашли, о котором не слыхивали раньше... есть горы, упирающиеся в луку морскую, высотою как до неба, и в горах тех стоит крик великий и говор, и кто-то сечет гору, желая высечься из нее... И не понять языка их, но показывают на железо и делают знаки руками, прося железа, и если кто даст им нож ли, или секиру, они в обмен дают меха (1950: 369).

in

Эти люди, народ югра, были нечисты, рассказывает «По­весть», и потому Александр Македонский с Божьей помощью запер их в горах Северного Урала. Они выйдут на свободу, ког­да придет конец света, до тех же пор их участь — торговать пушниной в обмен на железо. Летописец воображает их торго­вой машиной, не имеющими дара речи недолюдьми. Не гово­рят они потому, что для их промысла язык не нужен. Для нов­городцев не было другого смысла ездить в Югру, кроме как за пушниной.

Если не считать упоминания об Александре Македонском, этот рассказ недалек от истины. В поисках пушнины потомки Рюрика колонизовали огромные экзотические просторы Севе­ра, которые арабские путешественники называли «страной тьмы» (Slezkine 1994; Martin 2004). Используя бартер и принуж­дение, русские промышленники загнали народы арктического Севера в торговую систему, которая уничтожала и животных, и людей. Новгородцы думали, что такая торговля будет продол­жаться до конца света, и на самом деле ее прекращение озна­чало конец Великого Новгорода. Пушнина, составлявшая «глав­ный экспортный товар Новгорода XIV—XV веков» (Хорошкевич 1963:121,338), требовала колонизации восточных земель. Мос­ковское государство продолжило эту колонизацию и распро­странило ее намного дальше, что привело к накоплению огром­ных богатств и уничтожению малых народов.