You love me anyway (SORORATE) (СИ)

Сара сидела перед зеркалом у туалетного столика и расчёсывала волосы. Они были более изящные, шелковистые и поблёскивающие. На ней было одно из тех кружевных ночных платьев, которые она привезла с собой среди прочего приданного, обводящее мягкие и манящие изгибы, наполненные округлостью. Сара приобрела почти царственный, уверенный вид дерзкой женщины, а не покладистой девчонки, которую Алфи знал. Что-то в ней щёлкнуло часом ранее.

Её чуть полная грудь с тёмно-розовыми сосками просвечивалась сквозь прозрачную ткань. Откровенный пеньюар добавлял женственности и строгости, на которую Сара сменилась вместо скромных пижамных нарядов в мелкий, почти детский цветочек.

Сара маняще улыбнулась Алфи, и он отметил местами сменившиеся черты её личика, но промолчал.

Она знала, что он обязательно придёт, и он пришёл. Сара заметила, как по его физиономии пробежала тень вожделения, когда он увидел её грудь, чуть отставленные ягодицы, и её улыбка стала ещё шире.

— Бог мой… С каждым днём «это» влияет на тебя всё хуже и хуже, — проворчал он, вскинув руку с тростью, указав на неё, закончив изучение стана и общей картины, — Я никак подселил в тебя дьявола? Будет обидно, ведь мы даже не были пьяны.

Вскинув бровь, она нежно проворковала:

— Хм, это последнее место, где я ожидала тебя увидеть, Алфи. Чувствую, ты переборщил с эликсиром смелости? — грубый сарказм не укрылся от внимания Соломонса, как и её важный, деловитый вид, что она пыталась воссоздать, но выходило так нелепо, что Алфи еле сдерживал насмешку.

Семя ненависти к нему попало ей в душу в тот страшный день, когда он едва не принудил её к детоубийству, и Сара пестовала его и питала, пока оно не проросло окончательно. Презрение к Алфи заглушило воспоминания о том хорошем, что между ними было: о близости и наслаждениях, о всяких приятных мелочах, словом — обо всём.

— Я хочу поговорить с тобой, — прошёл он в глубь комнаты, опускаясь в кресло возле столика, издав тяжёлый пых, закидывая ногу на ногу, — И это место, таки, подходит для беседы не хуже любого другого.

Тяжёлый шлейф рома и его тела, принесённый с ветром, ударил по рецепторам, и Сара сделала глубокий вдох, подавивший тошноту, прежде чем бестактно перебила его:

— Нет, Алфи, я так не думаю, — её первое возражение его воле врезалось в Соломонса точно ударом молнии по металлическому наконечнику зонта, — Ты выбрал эту комнату с умыслом, потому что она находится дальше всех от других комнат, в том числе, и твоей матери, — Сара подметила это твёрдо, смотря себе в глаза через отражение. Она больше не мямлила и не искала согласия, — То, что ты, вероятно, собираешься сказать мне, действительно лучше говорить без посторонних ушей. Но позволь мне начать?

Алфи хмыкнул, пытаясь проморгаться и разлепить глаза, считая что он невольно задремал, а такая Сара лишь проекция его одурманенных ромом снов.

— С сегодняшнего дня в наших отношениях кое-что изменится. На людях мы по-прежнему будем изображать из себя лишь знакомых, а для Луки — обездоленных бывших любовников, расставшихся по твоей инициативе.

Алфи отчётливо надсмехнулся:

— Ну, блять… Понятно, — сложил он руки в подведение очевидного итога.

— Наш роман — ошибка, ошибка моей юности, — бросила она, запустив в волосы гребень. — Думаю, ты поддержишь меня в этом.

Алфи потёр бороду с яростным треском, и его старые предположения подтвердились.

— Ошибка… Ну, нихуя… — процедил он.

Сара быстро превратилась из котёнка в тигрицу, а у него уже, вроде как, и не получалось её укрощать. Мелкая стала иметь большого прежде, чем большой смог полностью поиметь мелкую.

— Но на самом деле всё будет иначе, — подытожила Сара, — Тава сказала мне, что ты взял обязательство участвовать в жизни ребенка?.. — далёкая нотка вопроса парила в её тоне, не знающая, верить или не верить.

Алфи издевательски усмехнулся и, потянувшись, приложил руку ко лбу Сары. Она резко отвернула голову, чтобы он не смел касаться её, и Алфи это глубоко огорчило. Он знал, что любовь — это желание касаться, даже если умы двоих борются друг против друга не на жизнь, а насмерть. Она увернулась, потому что Альфред был пьян, а он всё ещё любил её, выходит так?

— Чёрт, ты часом не белены объелась, дорогуша? Может, в десерт сливок несвежих положили? Я поясню, да? — Алфи опустил грузное тело в кресло, продолжая демагогию. — Ты говоришь мне о каком-то ребёнке, который размером ещё не больше опарыша в глазнице. Откуда такая ебанистическая уверенность в том, что у тебя хватит сил выносить…родить? Я же буду молиться об обратном, так? — указал он на себя, заставив Сару сжать в руках расчёску. — Тебя никогда родители не учили, что нельзя делить шкуру ещё не убитого медведя, м? — спросил он хмуро, потому что ему не нравилось её сопротивление, её женская сила, и Сара помотала головой, не смея опускать её, смотря на саму себя и вспоминая слова миссис Рейнолдс. Эта женщина была права: мужчины ненавидят в женщинах независимость.

Алфи лениво приподнялся и, встав позади, посмотрел на неё через отражение.