You raped my heart (СИ)

— И чего ты от меня хочешь? — говорит она, а у самой голос дрожит, и голова опущена. — Чего, Эрик?! — она орет, в сущности, не задумываясь ни о словах, ни о действиях. Есть лишь эмоции. И Кристине от них дурно. — Какую реакцию ты на это ждешь?! — почти плачет, истеричности в тоне так много, по октавам высоким прыгает. — Какую?! Ты весь извалян в крови. Ты такой черный. Ты монстр. С самого детства. Чего ты от меня хочешь? Чего? — и все же смотрит на него. С истерикой за зрачком, с болью в глотке, с паникой у самых губ. — Я не просила это показывать. Я не хотела этого знать. Я не хочу, понимаешь?! Какая же ты эгоистичная скотина! Для меня это все слишком. Тебя слишком в моей жизни! Я не хочу!

Кристина не знает, как ее пальцы быстро и ловко справляются с железной щеколдой, но она просто вылетает за дверь, хлопает ею со всей силы. Со злости, из-за раздражения, из-за того, что она не знает, что ей делать. Эрик, наверное, ее о стену приложит, прямо головой, самым виском, и кровь будет капать с подбородка. Кристина ждет его шагов, стоит и ждет, считает секунды. Одна, вторая, третья, пятая, десятая. Но коридор тревожит лишь ее шумное дыхание и какие-то тонкие, будто неуместные всхлипы из глотки. И ничего. Эрик не идет за ней. Стоит там, смотрит на дверь и ничего не понимает. В груди — боль. Набухает и набухает. Девчонка сорвалась, сбежала, как глупая курица, от проблем. Эрику почти смешно. Кристина ведь права. Он — херов эгоист. И снова не оставляет ей никакого выбора. У Эрика дрожат плечи от злого смеха. У девчонки вновь нет выбора. Не то, чтобы он этого хотел. Просто так снова вышло. И выходит постоянно. Вот такой он гребаный мудак.

А потом приходят мысли, шевелится разум, ворочается рассудок. И мужчина вдруг осознает, что девчонка выскочила в ночь фракции Эрудиция, туда, в один из коридоров большого здания, служащего и жилыми помещениями на самых верхних этажах, и рабочими кабинетами чуть ниже, и знакомым баром на первом этаже, и мрачной, огромной лабораторией в самом подвале. Эрик чертыхается сквозь зубы, матерится. Он отпустил эту сучку бродить по зданию одну. У него екает там, за грудиной, меж ребер. Мужчина понятия не имеет, чего боится больше: то ли того, что ее увидят, то ли того, что может увидеть она.

Кристина бредет, медленно переставляя ноги. Больше в себе, чем здесь. Она смутно осознает, что мелькают стены, покрытые известкой, какие-то железные двери, блестящие холодным металлом в тусклом свете редких ночных лампочек. Пол под подошвой ее кроссовок гладкий, почти скользкий. Но девушка этого не замечает. Она приходит к своему коллапсу, пальцы в волосы запускает, ерошит их, голову сжимает. Кристина не понимает, даже не хочет понимать. У нее картинки в мозгу чередуются. Ее семья. Воспоминания Эрика. Ее семья. Воспоминания Эрика. Дикость, такая дикость.

— Мам, что у нас на завтрак? — у сестры голос сонный, заходит она в кухню, широко разводя руки и зевая во весь рот.

Кристина за столом усмехается, нацепляет на вилку кусочек бекона и отправляет его в рот, жует, смотрит на сестру. У той короткие волосы стоят ершом, на щеке — след от подушки. Она плюхается на стул и пододвигает к себе тарелку. Сестра похожа на мокрого котенка, такая же взъерошенная, но по-своему очаровательная.

— Руки мыла? — это голос матери. Она вырастает высокой фигурой около своей дочери.

— Мыла, — буркает та. Кристина же понимает, что девочка врет. Сестра этого не умеет. И сама Кристина тоже.

— Марш в ванную.

Сестра испаряется. Кристина улыбается. Отец тихо посмеивается, делая глоток из большой кружки кофе. Пена застревает в его усах. И он вытирает ее пальцами, пока жена не видит, распахивая окно настежь. Еще только утро, а день душный. Кристина глотает сок большими глотками. Вызывает недовольство матери этими пацанскими привычками. Младшая сестра уже сидит за столом и усиленно работает челюстями.