You raped my heart (СИ)

Кристина помнит свою семью такой. Строгая, но ласковая мать, которая умеет и похвалить, и поддержать, и дать необходимый подзатыльник, и вкусно накормить. Кристина по ней скучает. По ее теплым, таким нужным ей сейчас объятиям. По родному голосу, который, кажется, умеет успокаивать одним своим звучанием. Кристина помнит отца. Уважаемый судья в ее фракции детства. Он всегда строг с окружающими людьми, но только не со своими дочерьми и женой. Кристина не помнит, чтобы он когда-либо поднимал руку, даже тогда, когда несносные выходки двух юных девочек этого требовали. В ее доме, в том самом, который она называла своим долгие шестнадцать лет, есть большой фотоальбом, напичканный фотографиями. На них такая разная она. Кристина смеется. Кристина дурачится. Кристина корчит рожи. Кристина идет в школу. Кристина успешно сдает первый экзамен. Кристина присутствует на слушании дела в отцовском суде. Кристина с сестрой. Кристина с матерью. Кристина с отцом. Везде Кристина и неизменные улыбки. Счастье хлещет с этих фотокарточек, где фигурами на глянцевой бумаге застывают люди, события и само время. И, конечно, Кристина помнит сестру. Младшая, невыносимая, озорная и бесконечно любимая. Вот хоть сейчас закрывай глаза и представляй, как она носится по комнате, как скачет, вся такая непоседливая. А в другую секунду уже задумчивая, отстраненно и какая-то неуместно застенчивая. Сущий подросток. Такая же, какой совсем недавно была сама Кристина. Только она теперь уже взрослая. И дело не в цифрах. Дело в том, что она уже видела, что еще увидит. Теперь у нее в душе — война, под ногтями — кровь, на лице — звериный оскал. Теперь Кристина совсем иная. Но ее память все еще хранит прошлую жизнь, где были родные, была любовь, было счастье. И Кристина, наивная такая, все еще надеется, что эти картины можно повторить.

Но Эрик из ее мира должен исчезнуть.

Эрик — это все то, что разрушает ее. День за днем, ночь за ночью. А она, глупая, неимоверно, невероятно глупая, тянется к нему. Зачем? Кристина не знает. И даже сейчас, с раскуроченной грудной клеткой маленькой девочки перед глазами, со следами побоев на лице красивой женщины, с неправильной, неверной и ложной семьей, девушка понимает, что вязнет лишь сильнее. Нельзя простить Эрику его жестокость. Но нельзя и не понять, почему все так. Не ясно лишь одно: почему люди — такие звери, почему дети растут среди уродства, превращаясь в покалеченных мужчин и женщин. И она помнит его глаза. Холодные, стальные, серые. И осознание в них.

Эрик знает, что потерян для мира.

Знает, но живет. Всех марает. Ее пачкает. А она так устала сопротивляться. Путается. Спотыкается. Масти тасует. Голову задирает. И свет маленькой точкой в самом верху. И болото. Болото эмоций, мыслей, чувств. Все такая херня. Жизнь — херня. И будет лишь хуже. Рядом с этим человеком, в его прошлом, в его настоящем, в его будущем. Кристина знает.

Поток образов из слов в голове обрывается, когда девушка совершенно неожиданно оказывается в очередном коридоре. Кристина моргает. Раз. Два. Картинка проясняется. Расплывчатые силуэты уступают место реальным фигурам. Коридор пустой. За ее спиной черный зев клубящейся тьмы и почти нет электрических лампочек. Лишь поражающая своей стерильностью белизна стен. Перед девушкой — железная дверь. На ней мигает какая-то черная точка. Кристина приглядывается — дверь приоткрыта. Электронный замок мигает еще чаще. Видимо, кто-то вышел. Кристина вертит головой. Слева — голая стена. Справа — еще одна дверь и совершенно обычная табличка, оповещающая, что здесь находится санузел и туалет. Девушка слышит характерный звук сливаемой воды, понимает, что ручка двери вот-вот повернется, и практически не думает. В два легких шага Кристина скользит за железную дверь, тихо бежит вперед, петляя коридорами, как можно осторожнее и аккуратнее, оказывается в каком-то огромном зале и прячется под ближайший стол. Она сидит тихо, словно мышка. Слушает, как в груди бьется сердце, как шумит кровь в висках. Кристина вдруг вспоминает, что она находится во фракции Эрудиция, что, руководствуясь эмоциями, сбежала от единственного человека, который, по иронии, не иначе, служит ей хоть какой-то защитой здесь, в стане врага. Но Эрика нет рядом, и она совершенно неизвестно где. Одна. Среди чужеродных стен и неприветливых людей.