Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

Промова Явора сподобалася повстанцям. Напевне він не вперше звертався до них з такими словами, проте вона знову западала їм глибоко в душу і навіювала віру в правоту боротьби і готовність іти цим шляхом до загину.

— Я здружився, — продовжував розповідати мені Скляр, — з повстанцями чоти. Був кмітливий, здається, зовсім не знав, що таке смерть, і її не боявся. Я часто вносив пропозиції наступального характеру. Явору вони подобалися, але він казав, що не може порушувати директиву Проводу ОУН про економію сил. Проте боїв було багато, і я впевнений, що кулі з мого карабіна поклали в землю не один десяток москалів.

Арсен все розповідав і розповідав, а я зачаєно слухав кожне його слово. Як же він, такий ще молодий, так хутко опинився в руках ворогів?!

Одного разу їм серйозно не пощастило. Вже почалася зима. Частину стрільців чотовий таємно розмістив по селянських хатах у кількох навколишніх селах.

Явір, Арсен і менша частина групи мали перезимувати в лісовій криївці. Бункер зробили були добре: один запасний довгий вузький підземний вихід, якого зверху замаскували кущем, а вниз викопали ямку до води — маленьку криничку. Шар землі над стелею бункера в три метри, отже, сніг не розтаватиме над ним і по цьому москалі бункера не зможуть виявити. Вихід з бункера і продушину вивели від нього на кілька метрів убік, де було дуже густе сплетіння кущів ожини, свербивусу та молодого грабняку і вбік викопали ямку для виходку. Перед тим, як залізти в криївку на період найбільших морозів, їх шестеро пішли до села, щоб запастися харчами, гасом для лампи, милом, сіллю тощо. Взяти запас чистої білизни та інші дрібниці, що потрібні для зимівлі в бункері. Ще далеко від села Явір поділив усіх на три групи по двоє, сказав, до яких хат іти і порадив, як кожна двійка має непомітно підійти до подвір’я й зайти до хати. Арсенові в напарники він дав стрільця Яструба.

Яструб був старший за нього на дев’ять років. У підпіллі вже п’ять років зі зброєю. Трохи вищий на зріст. Любив пожартувати. Жартував і з себе самого, але загалом не був балакучий. Не зосереджувався на собі і коли мовчав — а він, власне кажучи, більше мовчав, аніж говорив, — то уважно прислухався і придивлявся. Спочатку Арсенові було неприємно, йому здавалося, що той занадто вже уважно його вивчає, проте незабаром зрозумів, що його вуха і зір спрямовані назовні від їхньої чоти, і тоді стало затишно. Окрім чергової варти, що охороняла їхній постій у його особі, чота мала додаткового надзвичайно пильного вартового, який часом міг помітити наближення небезпеки швидше за тих, що стояли на варті. Арсенові здавалося, що він мав би собі взяти псевдо Сокіл. Ці птахи — хижаки, але із соколом більше пов’язується добрий зір, а з яструбом — миттєва атака на курчат. У піснях сокола хвалимо, а яструба — ні.

Минулого його Арсен іще майже не знав, а спільна війна ще не дала достатньо підстав казати, що він яструбом нападає на ворогів і нищить їх, мов курчат. Проте поруч з ним було затишно на душі, бо знав, що він надійний і в жодному разі не залишить у зіткненні чи в бою з ворогами.

За наказом командира в село мали зайти, коли стемніє, і до призначених хат треба заходити не з вулиці, а з городів. Явір докладно розповів Яструбу про вулицю, розташування й зовнішні прикмети потрібного подвір’я та пароль. Арсен не мусив цього знати. Він просто мав супроводжувати Яструба.

Вони безпечно з городу підійшли до подвір’я, Яструб наказав Арсенові почекати, а сам пішов до вікна. Юнак мав прислухатися, що діється навколо. Яструб постукав у вікно. Не рівним стуком, а так, як стукають азбуку Морзе. За хвильку сінешні двері відчинилися, і Яструб зайшов до середини. За хвилину-другу вийшов і покликав Арсена. Той і собі зайшов до господи. На привітання відповіла господиня. На покуті біля ікон висіла лампадка, тьмяно освітлюючи лики православних святих. У цьому померклому світлі господиня здавалася жінкою середнього віку, стрункої статури і дещо розгубленого вигляду. На печі було двоє дітей. Вони, мабуть, лягли спати незадовго перед їхнім приходом і ще не встигли заснути, бо почали вовтузитися, але господиня гримнула, і вони принишкли. Чоловіка в домі не було, як зрозуміли, років три тому загинув у бою. Тобто, він був у їхньому підпіллі, отже, і його Дружина — людина своя, вони прийшли до доброї хати.

Господиня поставила вечерю, дала чисту білизну, щоб перевдягнулися, постелила і сказала, що можна годин чотири-п’ять поспати, а вдосвіта їх розбудить. Тим часом приготує для них сала, масла і всього, що потрібно в довгу дорогу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное